Спецы: лучшая проза о борьбе с наркомафией
Шрифт:
– Куртка, ботинки, штаны, разгрузка. Шлем и броник [7] не надо. У тебя минута. И – ни слова!
– Да понял, понял…
О брезгливости и естественном природном пиетете по отношению к мертвым в тот момент как-то даже и не вспомнилось: я с такой лихорадочной поспешностью рвал одежку с еще не остывшего трупа, что обломал себе все ногти.
Знаете, я ведь уже похоронил себя. В тот момент, когда услышал шаги за спиной. И это не паника, не упадок духа, а просто трезвый расчет.
7
«Разгрузка» –
Мне приходилось общаться и работать со спецами. И до сего дня я твердо знал: при штурме спецназа шансы выжить у безоружного человека равны нулю. Не «примерно», не «около», а просто нулю – без вариантов.
Короче. Можно смело утверждать: только что на моих глазах Разуваев совершил чудо.
Кому такое испытать не довелось, поверьте на слово: чудо – жутко заразительная штука. Пробирает буквально до глубины души. Может, потом и будет скептический анализ на трезвую голову, но вот непосредственно после чуда свято верится, что с этим кудесником можно горы свернуть. Ты готов идти за ним хоть в ад. И если он прикажет за минуту не то что раздеть труп, а расчленить его трофейным ножом – расчленишь как миленький.
Ух ты… Получилась ода Разуваеву.
Не поторопился? Нам еще выйти отсюда надо. Так что лучше засунуть щенячий восторг в глубины организма и поживее шевелить трясущимися окровавленными ручонками…
Итак, я приступил к мародерству, а Разуваев снял с трупа гарнитуру рации, которая сердито шипела, аки придавленная корягой гадюка, вставил ее в ухо и, прерывисто дыша, мученическим голосом прохрипел:
– На приеме «Двенадцатый»… Не, гарнитура слетела… У нас «минус два»… И мы оба «трехсотые»… «Тринадцатый»? Да жив, жив! Просто – тяжелый… Что? Не, я сам… Щас, щас… Щас только жгут наложу – течет он…
Облачились мы минуты за полторы. С благодарностью вспомнил армию, где «сорок пять секунд – подъем! [8] » было нормой жизни.
Ботинки были велики на пару размеров, если придется долго бегать – беда. Разуваеву обувь пришлась впору, а вот «кольчужка» не сошлась на груди – на что, впрочем, он даже не обратил внимания. Свои вещи мы оставили: взяли только документы, телефоны и записные книжки.
Разуваев молча сунул мне в каждую руку по гранате, тисками сжал мои кулаки и пару раз тряхнул.
8
Для тех, кто не был в армии: по этой команде спящий солдат должен проснуться, одеться по «форме четыре» и занять свое место в строю. За сорок пять секунд. Правозащитники видят в этом издевательство, но мы-то с вами знаем, что это просто базовый элемент боеготовности подразделения.
Понял. Держать крепко, не разжимать.
Затем Разуваев деловито выдернул чеку из одной гранаты, выкинул эту чеку в бассейн и то же самое проделал со второй гранатой.
Эээ… Не понял. У меня от такого откровения даже язык к гортани прилип. Я что теперь, типа того – камикадзе?
Ободряюще похлопав меня по плечу, Разуваев поменял магазин, оружие «тринадцатого» запасливо повесил на шею, поднял фонарик с пола, погасил, легко взвалил меня на плечо и покинул грот.
Грот – не совсем помещение, но все же там было лучше, чем на улице.
На улице пахло гарью и порохом, а со стороны дома активно несло какой-то кислятиной. По мере приближения к беседке этот запах усиливался – по-моему, это был газ.
Беседка горела.
Стрельба в доме продолжалась, там тоже что-то горело, но не так сильно, как в беседке, которая, без всяких преувеличений, превратилась в погребальный костер.
Пожарную активность я почему-то воспринял как нечто само собой разумеющееся.
Они обязательно все сожгут.
Мы же спалили особняки «баронов». Ну вот и эти – тоже сожгут. И это даже не месть, а просто своеобразный диалектический эквивалент. Подобное – подобным.
Вроде бы, кажется, чушь, надо бы в такой момент подумать о чем-то более целесообразном…
А не думается. Душа сжалась в комок, так и норовит выпрыгнуть из неуклюжего тела и умчаться за ворота. Одно устремление: быстрее, быстрее, еще быстрее – бегом отсюда!!! Так и хочется наподдать Разуваеву, который, как мне кажется, двигается страшно медленно…
Да, знаю: где-то в кустах лежит мертвый Собакин, в беседке – братская могила…
А нету. Ни жажды мести, ни скорби. Только всепоглощающее желание: драпать отсюда без оглядки.
Наверное, это защитная реакция. Или проще: я эгоист и трус.
Нет, потом, конечно, коли выживу, я поплачу и отомщу – если получится, но сейчас…
БЕЖАТЬ!!!
Очень хотелось, чтобы бой в доме был вечным. Ну, пусть не вечным, но достаточно долгим. Нет, я не надеялся, что люди в дежурке выживут. Не мечтал о том, что кто-то придет к ним на помощь, если сопротивление затянется.
Знаю, может сложиться впечатление, что я – бездушная скотина, но люди, засевшие в дежурке, воспринимались мною исключительно как второй фронт, который отвлекал на себя основные силы врага.
Поэтому я от всей души желал им удачи в бою и долгих минут жизни. И побольше патронов.
Однако там, наверху, мои пожелания услышаны не были. Видимо, на этот счет имелась иная точка зрения.
Короче. Едва мы миновали беседку и выскочили на прямую видимость к воротам, стрельба в доме стихла.
Вот некстати-то!
Так… В тот момент самих ворот я не видел, потому что Разуваев волок меня кормой вперед.
Я, вывернув шею, во все глаза глядел на крыльцо с горящими стропилами. Когда ступили во двор – там никого не было, а несколько мгновений спустя, словно ниоткуда, возникли силуэты. Три безликие темные фигуры на фоне отблесков пожарного зарева.
Люди-тени.
Кто-то из этих троих, пренебрегая рацией, гаркнул в полный голос:
– Все чисто! По нулям.
По нулям…
Вот ведь как получается. Зубов сказал, что в дежурке можно сутки держать оборону против целого полка. А вышло – несколько минут против одной штурмовой группы. Элементарное несоответствие проектных данных жизненным реалиям. Жаль…
– Сань, ты? – окликнули от ворот.
– Да, я…
Кто-то включил фонарик, нас осветили.
– Не понял?!
– Тр-р-р-р-р-р-р! – мгновенно ответил Разуваев, бросая меня и кувыркаясь вправо. – Гранату – за ворота!