Спи, милый принц
Шрифт:
— В «Либертиз» [26] только что появились прекрасные ткани, — сказала леди Люси, хорошо понимавшая, что выбор штор — дело сложное и хлопотливое.
— Ко мне как раз завтра утром придет человек из «Либертиз», — сообщила леди Розалинда. — И принесет целую книгу образцов. Он пытался заинтересовать меня японскими рисунками. Говорит, они входят в моду. Вы не видели этих японских рисунков, леди Люси?
— Кое-какие видела. Они очень красивы. А что думает об этом лорд Пембридж?
26
Большой Лондонский магазин.
— Пембридж! — леди Розалинда издала сардонический смешок. — Пембридж не поймет даже, где они сделаны — в Токио или в Тимбукту. — Она покачала головой, сокрушаясь об отсутствии у мужской половины рода человеческого какого бы то ни было интереса к прекрасному. И тут мысли ее произвели скачок в сторону, к брату. — Имеются ли у вас какие-либо известия от Фрэнсиса, леди Люси?
— Я получила от него записку. Собственно, даже две, — леди Люси улыбнулась каким-то своим мыслям. — Он где-то в Норфолке. Где именно, не написал. Пишет, что это связано с его работой и что ему приходится очень трудно.
— Как это на него похоже, — леди Розалинда подлила себе и гостье чаю. Снаружи зажигались на огромной площади фонари. — Когда все мы многие годы тому назад только переехали в Лондон, еще до того, как вышли замуж, — судя по выражению ее лица, припомнить времена своего девичества леди Розалинде было трудновато, — Фрэнсис водил нас, всех трех, по балам и тому подобное. Наверное, так он выполнял свой долг. Но даже в ту пору начнешь, бывало, оглядываться по сторонам в поисках незанятого мужчины, который мог бы заполнить пробел в твоей бальной карточке или повести тебя к столу, и вдруг выясняется, что Фрэнсис исчез! Просто-напросто растворился в воздухе! Он, разумеется, неизменно появлялся под конец вечера, чтобы отвезти нас домой. Но это было до того утомительно. Однажды по дороге домой моя младшая сестра, Элинор, даже стукнула его за это сумочкой по голове.
— А он хорошо танцевал? Фрэнсис, хочу я сказать. Когда не исчезал, — леди Люси вдруг увидела себя и Фрэнсиса плывущими по полу одного из огромных бальных залов Лондона, не разговаривая, устремив глаза в будущее.
— О, как мило, что вы упомянули об этом. Да, он был великолепен. Только никогда нельзя было понять, о чем он думает. Ноги его прекрасно делали свое дело, а мысли могли в это время витать где угодно.
Люси улыбнулась. Это она себе представляла очень хорошо.
— Можно было подумать, — продолжала леди Розалинда, любившая посудачить о недочетах брата, — что, когда мы выйдем замуж и ему не придется таскаться с нами по балам, они прекратятся. Исчезновения Фрэнсиса, это я о них говорю. Так нет же. Все осталось по-прежнему. Вы знакомы с его близким другом лордом Роузбери?
Леди Люси сказала, что несколько лет назад познакомилась с ним в доме своего брата.
— Однажды — Роузбери был в ту пору министром иностранных дел — он пригласил Фрэнсиса в министерство на очень важный обед. С послами, с прочими министрами иностранных дел — такое было общество. По-моему, в то время в Лондоне проходила какая-то важная конференция. И до пудинга все шло прекрасно. Фрэнсис сидел на месте, вел учтивые разговоры и даже на пол ничего не пролил. А потом один из лакеев принес ему записку, вместе с крем-брюле. Роузбери говорил мне, что крем-брюле был отменный, лучше, чем в Париже. Фрэнсис прочел записку. И попросту исчез. Скрылся через кухню. Посол Германии, граф фон что-то там такое, обнаружил, что разговаривает с пустым креслом. Жена французского министра иностранных дел с набережной д'Орсе обращалась со своими замечаниями к смятой салфетке. Представляете, блестящее общество, и вдруг в нем появляется прореха, как будто зуб только что выпал. Это Фрэнсис взял да и растворился в ночи. Даже Роузбери, и тот на него рассердился.
Леди Люси рассмеялась. Она понимала, что у Фрэнсиса наверняка имелась для такого исчезновения весьма основательная причина. Но не была уверена, что ей стоит говорить об этом.
В дверь робко постучали.
— Кто бы это в такой час? — леди Розалинда приняла недовольный вид. — Пембридж так рано никогда не возвращается.
Стук повторился.
— Войдите! — крикнула леди Розалинда.
В дверь опасливо просунулась взъерошенная мальчишечья голова. Уильям Пембридж, восьми лет от роду, был избран братьями главой депутации в пугающий мир гостиной внизу.
— Ты что здесь делаешь, Уильям? — тон матери был добродушен, но тверд.
— Я насчет сражения, мама. Мы не знаем, что делать дальше.
— Сражения? Какого сражения? Вы что, опять передрались?
— Нет, мама, мы не деремся, — Уильям выглядел утомленным, похоже, дипломатическая миссия требовала от него слишком большой траты сил. — Просто мы не знаем, что делать дальше. В Ватерлоо. На той большой доске. Ну, которую дядя Фрэнсис подарил нам вместе с солдатиками.
— Ну вот вам, пожалуйста. Пожалуйста. Ах, Фрэнсис, Фрэнсис, — леди Розалинда вздохнула с таким сокрушением, словно от брата хлопот ей доставалось даже больше, чем от сыновей. — Фрэнсис, леди Люси, был настолько добр, что подарил мальчикам на Рождество большую доску. Огромную модель поля битвы под Ватерлоо с солдатиками, игрушечными фермами и всем прочим. И все четверо часами упоенно играли с ней. Четверо младенцев. А после Фрэнсис исчез, умчался с лордом Роузбери в ночь, в самом начале сражения. Вот мальчики и расстроились. В чем там у вас дело, Уильям?
— Мы не знаем, что происходит дальше. После фермы Угумон. Может, ты знаешь, мама?
— Не говори глупостей, Уильям. Конечно, не знаю. Не думаю, что и отец ваш знает. Придется вам ждать, пока не вернется дядя Фрэнсис.
Уильям совсем погрустнел. Ему еще предстояло докладывать братьям о неудаче. Всем им так не терпелось продолжить битву.
— Так ведь дядя Фрэнсис может вернуться не скоро. Ты же сказала, что он исчез.
— Ты знаешь своего дядю, Уильям, не хуже моего.
— Может быть, я смогу помочь.
Уильям с сомнением окинул взором тонкую, изящную фигурку леди Люси. Что могут молодые женщины понимать в сражениях и прочих важных делах?
— Видите ли, я довольно много знаю о Ватерлоо. Там сражался мой дед. В кавалерии. Когда мы были маленькими, он нам часто об этом рассказывал. Собственно, и когда мы выросли, тоже.
«Лучший день моей жизни, высший момент карьеры, — часто повторял в последние свои дни старый генерал, вглядываясь почти ослепшими глазами в камин. — Какой был день! Какая атака!»