Спи, милый принц

Дикинсон Дэвид

— В точности так, мистер Маккензи. В точности. Вы забрасываете кошку наверх, она цепляется за кровлю или за трубу, и готово — у вас в руках веревочная лестница. Должен вам сказать, джентльмены, — Бейтман вдруг начал озираться по сторонам, словно опасаясь чужих ушей, — что перебраться с одной стороны дома на другую — дело на удивление легкое. Я начал подъем с клумб, которые вы уже видели. На крыше в нескольких местах уложены — из-за снега их отсюда не разглядишь, — Дони подкручивал регулятор дальности, наводя прусский бинокль на резкость, — маленькие лесенки. Совсем новые, кстати. Думаю, их поместили туда после недавнего пожара, чтобы облегчить спасение людей.

Примерно через пять минут после моего отбытия, — а теперь он смахивает, скорее, на говорящее расписание поездов, подумал Пауэрскорт, — я уже оказался у окна покойного принца Эдди. Я мог бы проникнуть внутрь и убить его, джентльмены. Ну, то есть если бы он там был.

Капрал Бейтман примолк. Он произносил самую длинную за всю свою жизнь речь. Да еще и в присутствии двух старших офицеров, один из которых — лорд.

— Чтобы вернуться на клумбу, с которой я начал, мне потребовалось еще пять минут. Через полчаса на крыше никаких моих следов не осталось. Я тщательно проверил это — тогда и нынче утром. Снег укрыл все, точно одеялом.

— Отличная работа, капрал! Право же, отличная, — майор Дони явно гордился своим подчиненным.

— А скажите, — спросил Пауэрскорт, — вы ничего там наверху не заметили? Ничего необычного?

— Занятно, что вы упомянули об этом, ваше лордство. Не знаю, сколько оно там пробыло и значит ли что-нибудь для вас, джентльмены, но я нашел вот это, — он умолк, роясь в карманах, бывших, с интересом отметил Пауэрскорт, еще даже более вместительными, чем у Уильяма Маккензи. Капрал вытащил на свет небольшой обрывок веревочной лестницы, лишившейся одной из кошек. Длина обрывка составляла не больше двух дюймов, но назначение его было совершенно очевидным.

Бейтман с Маккензи углубились в специальный разговор об изготовлении веревочных лестниц, их длине и вероятности разрыва.

— Вы полагаете, Пауэрскорт, это оставлено убийцей? — в голосе Дони прозвучала такая тревога, точно убийца обрел вдруг телесные очертания и мог в любую минуту выскочить из Сандринхемского леса или воззриться на них с крыши.

— Более чем возможно, — ответил Пауэрскорт. — С другой стороны, таким снаряжением могли пользоваться пожарные, когда устанавливали те лесенки.

Бог ты мой, подумал Дони, а он своих карт раскрывать не любит. Готов поставить фунт против пенни, что Пауэрскорт или кто-то из его друзей в ближайшие двадцать четыре часа навестит пожарных, чтобы порасспросить их о найденном на крыше обрывке веревочной лестницы.

Однако Пауэрскорт еще не закончил. Ни в малой мере. Он только подбирался к тому, что было для него самым важным из всех вопросом.

— А скажите, Дони, — с таким безразличием, точно речь шла о сущем пустяке, спросил он, — кто-нибудь в доме что-либо слышал? Ну хоть какие-то звуки?

— Вы о шуме, который создавал наш друг Бейтман? Удивительное дело, Пауэрскорт. Никто и ничего. Даже собаки не залаяли.

— Никто и ничего? — в большой задумчивости переспросил Пауэрскорт. — Как интересно.

Пауэрскорт крепко спал. В разгар ночи кто-то легко потрепал его по плечу. Он повернулся. И услышал настойчивый шепот:

— Лорд Фрэнсис. Лорд Фрэнсис.

Пауэрскорт гадал, не странный ли новый сон явился, чтобы мучить его, а рука все трясла за плечо, трясла и трясла.

— Лорд Фрэнсис. Проснитесь, пожалуйста. Пожалуйста, проснитесь. Пожалуйста.

Пауэрскорт, застонав, резко сел в постели.

— Бог ты мой, Уильям, что вы здесь делаете? И который час, Господи прости?

— Все расскажу снаружи, — прошептал Уильям Маккензи. — Вам следует побыстрее одеться и пройти со мной. Только не надевайте сапог, пока мы не выйдем из дома.

С сапогами в руке Пауэрскорт на цыпочках покинул свою спальню, прошел по коридору, которого ни разу не видел, и спустился по лестнице, по которой ни разу не поднимался. Но как Уильям, верный следопыт, отыскал его в темноте? Что происходит? И куда его ведут?

Из дома они вышли маленькой боковой дверью. Пауэрскорт натянул сапоги и последовал за Маккензи в ночь. Снег громко хрустел под ногами. Когда они проходили сквозь купу деревьев, звук этот еще и усилился. Наверняка кто-то в доме должен их слышать, думал, тревожно оглядываясь, Пауэрскорт. Шуму они производили не меньше королевских конногвардейцев, сменяющих в карауле королевских же драгун.

— Уильям, прошу вас, скажите мне, в чем дело? — даже шепот казался здесь громогласным, словно голос старшины на плацу.

— Еще одно тело, мой лорд. Я нашел его час назад, когда производил небольшой обход поместья. И повстречался с одним из людей майора, занимавшимся тем же. Майор уже там. Это примерно в миле отсюда.

Какая обворожительная краткость, подумал Пауэрскорт. Еще одно тело. Боже милостивый. Когда же это кончится?

Холод, похоже, взялся за его уши всерьез. А от них стал, соблюдая очередность, спускаться вниз — кончик носа, губы, руки, пальцы, ступни. Именно эти участки тела, вспомнил вдруг Пауэрскорт, поражала у афинян описанная Фукидидом великая моровая язва, — и сам себе пожелал поддерживать в своей памяти больший порядок. Норфолкское побережье поразила, похоже, язва совершенно иного рода. Два тела за четыре дня — вполне достаточно для теннисного матча в аду или на небесах.

Они уже далеко углубились в лес. Маккензи двигался настолько беззвучно, что по временам Пауэрскорт с испугом думал, что потерял его. Возможно, размышлял Пауэрскорт, сейчас стоит тот самый наитемнейший предрассветный час. А вот и рассветный хор, сказал он себе, когда в деревьях зазвучали резкие крики птиц.

— Почти пришли, — Маккензи все еще говорил шепотом, хотя от Сандринхем-Хауса их отделяла целая миля. Впереди стоял майор Дони, державший в руке подобие факела, отбрасывавшего на деревья фантастические тени.