Спички и омела
Шрифт:
Думая о вступлениях, она уставилась на мешок Ведьмака.
— Я должна идти туда?
— Да.
— Я… — она поперхнулась вопросом и сделала паузу, чтобы собраться с духом. — Я выйду снова?
Ведьмак не ответил. Он только смотрел.
Тисл повернулась, чтобы осмотреть стол, ее взгляд скользил по знакомым лицам, проверяя их на мягкость, на сочувствие. Она нашла немного каждого. Но магия ведьмака никогда не ошибалась. Никто из них по-настоящему не желал быть с ней рядом. Один за другим, большинство из них отвели глаза.
Лотта сказала:
— Не будь эгоисткой, Тисл. Подумайте
Мастер Белшер, глава городской стражи, тяжело поднялся из-за стола и медленно произнес:
— Если ты не полезешь в мешок, девочка, нам придется посадить тебя туда. На благо деревни.
Ведьмак испустил вздох, почти шипение. Он встряхнул мешок, позволив ему раскрыться. Его пасть, широкая, как колесо повозки, не раскрывала ничего из содержимого. Внутри было черным-черно. Темнота, как безжизненные зрачки глаз деда.
Тисл подумала о коттедже с книгами деда, ее одеждой и картами, которые она создала, о землях, которые существовали только в ее голове.
— Могу я забрать свои вещи? — она прошептала.
Ведьмак покачал головой.
— Мы уходим сейчас.
По крайней мере, у нее была ее новая книга.
Тисл подавила рыдание. Она присела, наклонилась вперед и вжалась в мешок, залезая его глубже, глубже…
А потом Ведьмак подхватил мешок и крепко завязал его. Белый свет зимнего дня погас, как уменьшившаяся звезда. Тисл провалилась в черноту, густую, как пудинг, в приторную, злобную тьму, которая окутала ее, давила на глаза и стучала в ушах. Девушка плотно сжала губы, но тьма проникла в ее ноздри и скользнула по горлу, собираясь в животе. Она извивался вверх, запутывая и запутывая ее мозг, пока сознание Тисл не растворилось в темноте.
Ее глаза открылись, тяжело, медленно. Они были тяжелыми, как будто склеены липким соком.
Над девушкой был деревянный сводчатый потолок — светлая сосна с темными сучками. С колышков и гвоздей по всему потолку свисали бесчисленные нити с крутящимися блестящими предметами — осколками хрусталя, осколками стекла, сушеными ягодами, хрупкими сосновыми шишками, мраморными бусинами, лоскутками узорчатой ткани, мелкими косточками, фигурной деревянной стружкой. Кусочки предметов, спасенных или обработанных вручную.
Прямо перед ее лицом висела цепочка крошечных, изящных птичьих черепов. Она подумала, что сможет протянуть руку и коснуться самого нижнего, не выпрямляя полностью руку. Так она и сделала.
Цепочка из черепов слегка качнулась при прикосновении.
— Они не такие хрупкие, как кажутся, — сказал голос. Голос из гравия и костей.
Сев прямо, Тисл постучала по птичьим черепам руками.
— Ведьмак, — выдохнула она.
Он сидел за широким столом, заваленным ржавыми инструментами, треснувшими кувшинами, помятыми горшками, поношенной одеждой и всевозможными отвергнутыми предметами. Его длинные, тонкие руки, одетые в перчатки без пальцев, блуждали по обломкам с умелой скоростью, вырывая то один, то другой фрагмент, соединяя предметы вместе, создавая нечто
Его лицо без маски было худым и серьезным. Бледная кожа, черты лица слишком четко очерчены, как будто высечены березовом дереве, но не разглажены и не отшлифованы.
Темно-синие глаза поднялись, чтобы встретиться с ней взглядом. Только на мгновение, а потом его голова снова склонилась над работой, каштановые волны упали на виски.
— Я не Ведьмак, — рассеянно сказал он, накручивая кусок бечевки на колышек. — Я один из лесных жителей, из народа. Вы могли бы называть меня фейри. — И он откинул назад часть волос, чтобы показать аккуратно заостренные уши.
Пальцы Тисл сжались на кровати, сминая лоскутную ткань одеяла под ними. Костяшки пальцев наткнулись на корешок книги в кожаном переплете — ее подарок на середину зимы. Тисл взяла книгу одной рукой.
— Я думала, фейри больше не существует, — рискнула сказать она. — Что все они вымерли или ушли.
— Так и есть. Все, кроме меня.
— Мы десятилетиями называли тебя Ведьмаком, и ты не протестовал.
— Легче позволить вам, людям, поверить, что я когда-то был человеком. Они были бы более напуганы, если бы знали правду.
— И ты говоришь мне это, потому что хочешь, чтобы я боялась?
— Мне нет дела до того, боишься ты или нет.
Слова не особо утешали, но беспечность в его тоне немного ослабила беспокойство Тисл. Пальцы расслабились, и она опустила ноги с кровати. На ней все еще были алые чулки, кожаные сапоги и туника с толстой подкладкой, которые она надела ещё в тот день, готовясь к празднику на открытом воздухе в холод. Она никогда не думала, что окажется в этой заваленной вещами хижине, где шатающиеся груды спасенных вещей угрожали опрокинуться при малейшем толчке. Единственными свободными местами были центр комнаты и возле камина.
— Что случилось с другими вещами, которые были со мной в мешке? — спросила она.
— Ждут, когда понадобятся мне.
— Но животные… Они будут голодать там, в этой густой темноте?
— Животные в сарае, выздоравливают. Они будут вылечены, обновлены и смогут вернуться в вашу деревню к середине следующей зимы.
— Что? — её пульс застучал у горла, и комната, казалось, опасно наклонилась в сторону. — Как ты… я думала…
— Дыши, Нежеланная, — холодно сказал Ведьмак. — Или упадешь, а я слишком занят, чтобы ловить тебя.
— Я не хочу, чтобы ты меня ловил, — выдавила она и села прямо на ковер. Казалось, что он соткан из тысячи разных переплетенных лоскутков, но каким-то образом его пестрые цвета красиво сочетались между собой. Однако от спирального узора у нее закружилась голова, и она снова посмотрела на Ведьмака.
— Почему я здесь? Что ты собираешься со мной делать? Что ты сделал с ребенком, которого забрал?
— Ребенок? Я нашел ему место там, где его ждали. Что касается того, почему ты здесь — полагаю, тебе это известно. Я не могу взять того, кто нужен. Ты была не нужна. Так что побудешь здесь, пока я не найду того, кому ты понадобишься.