Спиноза
Шрифт:
Великий немецкий материалист Людвиг Фейербах в противоположность Гегелю восстановил и, можно сказать, углубил истолкование учения Спинозы как материалистического и атеистического.
С одной стороны, он подчеркнул родство спинозовской философии с философскими построениями представителей классического немецкого идеализма конца XVIII — начала XIX в., особенно с философией Гегеля и Шеллинга. Такое родство Фейербах усматривал в умозрительности, спекулятивности всех этих построений и необходимо связанном с ними теологическом элементе, который, с его точки зрения, представляет собой пантеизм. В этом смысле «Спиноза— настоящий основоположник современной спекулятивной философии. Шеллингее восстановил, Гегельее завершил» (33, 1, 114). Но спинозовский пантеизм одновременно определяется Фейербахом как материализм и атеизм,
Углубляя эту характеристику, Фейербах назвал Спинозу Моисеем «для современных вольнодумцев и материалистов» (там же, 155). По убеждению немецкого материалиста, автор «Этики» заложил «первые основы для критики и познания религии и теологии» (33, 2, 501).
Вместе с тем Фейербах подчеркнул и значительное отличие той формы материализма, которую он представлял и называл антропологизмом, от спинозовского пантеистического материализма. Конечно, указывает немецкий материалист, «тайна, истинный смысл спинозовской философии есть природа», но это спекулятивная, умозрительная природа, далекая от реального человека, который развивает прежде всего чувственную деятельность и руководствуется ею. Для того чтобы приблизить природу к человеку, необходимо перестать именовать ее богом, то есть сверхъестественным, сверхчувственным и тайным существом. Фейербах отвергал спинозовское отождествление природы с богом, даже приравненным субстанции. Если «бог не отдельное, личное, отличное от природы и человека существо, то он совершенно излишнее существо… и употребление слова „бог“, с которым связывается представление особого, отличного от природы существа, есть вносящее путаницу злоупотребление». «Лозунг истины», кладущий конец такого рода путанице и указывающий водораздел между материализмом и идеализмом, должен гласить: «Либо бог, либо природа» (34, 412). Последняя становится при этом многообразным, доступным всем человеческим чувствам существом. В таком перетолковании спинозовской субстанции в качестве природы, доступной прежде всего чувствам человека, Фейербах идет в общем по тому же пути, на который вступили до него Толанд и особенно Дидро.
Интерес Фейербаха к Спинозе определялся также и тем, что автор «Сущности христианства» видел в авторе «Этики», последовательно истолковавшем человека как частицу природы, свободную в своем поведении от влияния трансцендентных факторов, предшественника своей собственной антропологической философии.
Сходную оценку философии Спинозы давал и великий русский мыслитель и революционный демократ Н. Г. Чернышевский. Он высоко оценивал Спинозу, рассматривая его как единственного предшественника Фейербаха. Чернышевский ставил этого «единственного надежного учителя» выше других мыслителей нового времени, включая Локка, Юма, Канта, Гольбаха, Фихте и Гегеля (см. 36, 714).
Мы проследили, таким образом, в основном материалистическую и атеистическую интерпретацию спинозизма в истории домарксистской философии. Эта интерпретация, безусловно, преобладала тогда, хотя делались попытки иного истолкования учения Спинозы, связанные прежде всего с его пантеизмом, утверждением объективности мышления, своеобразным отношением к религии, «интеллектуальной любовью к богу», сверхчувственным истолкованием интуиции и некоторыми другими его сторонами. Так, известный немецкий просветитель Лихтенберг в самом конце XVIII в. высказался в том духе, что спинозизм представляет собой универсальную религию будущего (см. 65, 44). Значительно дальше этого пошли немецкие романтики конца XVIII — начала XIX в. Новалис и Фридрих Шлегель, а затем и Шлейермахер. С крайней односторонностью эти мыслители заостряли лишь некоторые, безусловно не решающие стороны спинозовского учения, объявляя его творца человеком религиозным и даже мистически настроенным. Так, Новалис превратил его в «богопьяного человека» (72, 344), а Шлейермахер утверждал, что Спиноза был всегда полон «религии и святого духа». Такие интерпретации его учения были многократно преувеличены и усложнены в буржуазной философии второй половины XIX–XX В.
Сложность и многогранность спинозизма привели в истории этой философии к исключительному — порой взаимоисключающему — приписыванию ему самых различных философских предикатов. Буржуазные философы рассматривали спинозизм — эту «невзятую крепость», по выражению одного из них (см. 88, 36), как рационализм и иррационализм, пантеизм и теизм, натурализм и акосмизм, монизм и плюрализм, реализм и номинализм, статизм и динамизм, механицизм и витализм, фатализм и антифатализм, интеллектуализм и волюнтаризм. По утверждению Дунина-Борковского, крупнейшего немецкого знатока философии Спинозы и ее эпохи, уже в течение многих десятилетий в
Многообразие и противоречивость интерпретаций объясняют появление в последние годы спинозоведческих хрестоматий или антологий, в которых воспроизводятся наиболее интересные и глубокие по убеждению их составителей статьи и отдельные главы более объемистых трудов. По словам одного из издателей недавней хрестоматии, каждая из статей, напечатанных здесь, «вступает в конфликт с другими, хотя каждая приемлемо трактует различные аспекты того или иного текста» (57, XII). Составитель другой антологии поставил перед собой цель «не только понимания Спинозы, но также и объяснения его мысли в терминах современного философского словаря» (63, XIII). Составитель (и автор одной из статей, помещенных в данной антологии) исходит при этом из характерной для многих современных буржуазных спинозоведов весьма преувеличенной оценки значения спинозовской мысли, которая «обгоняла на века его собственное время и продолжает обгонять наше… Сегодня спинозовская мысль имеет большее философское значение, чем, быть может, мысль любого другого философа в истории, за исключением Аристотеля» (там же).
Однако в потоке всех этих интерпретаций резко преобладает одно направление — идеалистическое и даже религиозное. Спинозизм обычно изображается буржуазными философами и историками философии как религиозное учение, будто бы непонятное его современникам, но все более проявляющееся с ходом истории.
Начало таких интерпретаций было положено известным французским историком религии и философии Эрнестом Ренаном в его речи, произнесенной в Гааге в 1877 г. в связи с двухсотой годовщиной смерти великого мыслителя. Ренан вынужден был здесь констатировать кризис современного ему религиозно-догматического сознания в его традиционных формах «положительных» религиозных вероисповеданий, которые все больше теряли свой кредит в глазах верующих в исторических условиях нового и новейшего времени. Обветшалой догматике этих религий он и противопоставлял спинозизм. Последний, доказывал французский идеалист, якобы отнюдь не подрывал религии, а осуществлял «религиозную революцию», учреждая «естественную религию», не нуждающуюся ни в чудесах, ни в догматах, ни в молитвах.
В этой связи Ренан даже объявил Спинозу «предшественником либеральных теологов наших дней, показывавших, что христианство во всем его блеске можно сохранить и без сверхъестественного» (44, XXVII, XXIV, XVIII).
Такого рода интерпретации спинозизма, все увеличивавшиеся в дальнейшем, были одним из выражений факта, хорошо известного из истории общественной мысли конца прошлого и начала настоящего века — настойчивого богоискательства буржуазной интеллигенции в условиях кризиса традиционных религиозных вероисповеданий и разочарования в них все более и более широких масс. Учение Спинозы и стало одним из объектов такого богоискательства. Не случайно, что идейный вдохновитель русского богоискательства известный идеалист Владимир Соловьев в его полемике с неокантианцем Александром Введенским доказывал, что спинозовский пантеизм представляет собой глубоко религиозное явление (см. 32, 157–184). Попытки истолкования учения Спинозы как «религии абсолюта» имели место в ряде европейских стран.
Особенно же влиятельным это «второе возрождение спинозизма» было в Германии, где в свое время состоялось его «первое возрождение», под которым обычно разумеют его религиозно-идеалистические интерпретации в конце XVIII — начале XIX в. Одним из страстных пропагандистов спинозизма как философии и религии абсолюта в Германии конца XIX — начала XX в. выступал Константин Бруннер. Этот буржуазный идеалист особенно высоко ценил тех деятелей, которые постигли истину в ее наиболее адекватной форме — абсолюта. Относя к числу таких мыслителей Моисея, Христа, Платона, а также мистиков типа Эккарта, Бруннер произвольно включал в этот достаточно фантастический ряд и Спинозу. Он рассматривал автора «Этики» как «величайшего из всех людей», персонифицированную мудрость, олицетворенную истину (см. 40, 196–205).
В 20-х годах нашего века не менее убежденным сторонником и пропагандистом спинозизма как «экуменической» и «светской» религии, основанной на познании абсолюта, был в Германии Карл Гебхардт, много сделавший для издания и исследования текстов Спинозы, возглавлявший спинозовское общество. Считая, что судьба поставила автора «Этики» как бы между нациями, Гебхардт считал, что его учение принадлежит всем народам, ибо Спиноза создал «подлинно экуменическую философию» (55, 38–43). Но последняя одновременно является и религией, свободной от ограниченности любой национальной религии и гармонирующей с наукой. Гаагский мудрец, доказывал Гебхардт, осуществил «религиозную революцию» (там же, 13–14).