Спиноза
Шрифт:
«Светская религиозность», усматриваемая в спинозизме множеством его буржуазных интерпретаторов, весьма расплывчата и неопределенна. Примером может служить то понимание ее, которое мы находим в книгах известного французского историка философии Марсиаля Геру, опубликовавшего в 1968 и 1974 гг. два объемистых тома своего исследования-комментария к двум первым частям «Этики». Во введении к первому из них автор видит непреходящее значение Спинозы в том, что он с большой силой выражает «две фундаментальные черты западного человека — жажду познания и любовь к свободе», удовлетворяя тем самым «двойную потребность ума и сердца». Стремление человека к абсолютному познанию уравнивает его с богом, в чем и состоит, согласно Геру, «абсолютная религия». «Парадоксальность» спинозизма французский автор усматривает в том, что присущий ему радикальный рационализм, разрушая сферу сверхъестественного и усиливая в меру этого интегральность натурализма, тем не менее «переполнен здесь религиозностью»,
Попытку увязать религиозность с новейшими достижениями науки на основе спинозизма задолго до Геру предпринимал и великий ученый Эйнштейн. Он трактовал Спинозу как одного из творцов и героев «космической религиозности», призванной заменить «моральную религию» (которая в свое время сменила «религию страха»). Отвергая антропоморфного бога (без которого невозможны низшие ступени религиозной жизни), «космическая религиозность» не признает ни догматов, ни церкви. Ее главные признаки состоят в убеждении в рациональности мира, страстном стремлении к познанию его, в преданности науке и т. п. Совершенно очевидно, что слово «религия» (ему сопутствует и слово «бог») фигурирует у великого ученого в силу многовековой традиции, не мыслящей нравственность без религиозности.
Труды буржуазных философов, посвященные различным аспектам философии Спинозы, невозможно здесь даже перечислить, их библиография заняла бы не одну книгу. Но среди них преобладают те, в которых спинозизм так или иначе сближается с религией. Это в значительной мере объясняется постоянным стремлением буржуазной идеалистической философии связать мораль с религией. И когда особо убедительным типом такой связи объявляют философию Спинозы, то тем самым перечеркивают одно из самых значительных его достижений, состоящих, как мы видели, в формулировании положений чисто светской морали, не нуждающейся ни в какой апелляции к сверхъестественному. Среди многочисленных трудов на эту тему укажем на «Юбилейный сборник», опубликованный в 1933 г. в связи с трехсотлетней годовщиной рождения Спинозы и вышедший в 1962 г. вторым изданием. В числе его участников Гебхардт, Эйнштейн, Фрейд, Ромен Ролдан, Арнольд Цвейг, Бен Гурион (во втором издании). Они не придерживаются одинаковых взглядов на спинозизм. Но некоторые из них, особенно Гебхардт и Хессинг (автор вводной статьи, озаглавленной «Здравствуй, Спиноза!»), настойчиво трактуя спинозизм как «светскую религию», с необходимостью приходят к фетишизации личности и идей великого мыслителя. Так, Хессинг обращается к духу мыслителя со своего рода молитвой, восклицая: «Освободи нас от греха!» Если для христиан существует «общность во Христе», основанная преимущественно на любви, а не на познании, то еще более оснований, доказывает Хессинг, для создания «общности во Спинозе», основанной на неразрывном единстве знания и любви (см. 87, VII–XI). В той же статье нового издания сборника Хессинг усилил религиозномистическую интерпретацию спинозизма, рассматривая его как вершину мистической традиции, всегда выражающейся в «жажде бытия и бога» и передающейся как историческая эстафета с Востока на Запад.
С интерпретацией спинозизма в качестве «светской» и «экуменической» религии современности в отношении количества книг и статей соперничает его религиозно-иудаистская интерпретация. Формированию принципов спинозизма, как мы выше видели, предшествовал решительный разрыв его творца с религией иудаизма, однако попытки сблизить спинозизм с иудаизмом, делавшиеся давно, особенно усилились в связи с ростом сионистского движения в последние десятилетия.
Определяющей позицией новейших иудаистов по отношению к Спинозе является полная «реабилитация» мыслителя-бунтаря, вновь принятого в «еврейскую паству» и признанного «братом» (см. 76, 145; 30, XI). Сравнительно недавно Бен Гурион, виднейший политический лидер сионизма, подтвердил это (см. 86, 1–3).
Некоторые статьи упомянутого выше «Юбилейного сборника» посвящены доказательству иудейской сущности философии Спинозы. Так, Иозеф Клаузнер в статье «Иудейский характер учения Спинозы» в противоположность Гебхардту и другим истолкователям спинозизма в духе «экуменической религии» утверждает, что учение Спинозы «принадлежит не всему человечеству, но прежде всего иудейству». Мыслитель, некогда проклятый и изгнанный из еврейской общины, не раз осуждавший заскорузлую идеологию иудаизма, объявлен Клаузнером лучшим выразителем «национального мировоззрения на религиозно-нравственной почве» (86, 124–127).
Зависимость идей Спинозы от средневековой еврейской философской традиции преувеличена в фундаментальной двухтомной монографии американского историка философии Гарри Вольфсона «Философия Спинозы». Этот труд, обнаруживающий огромную эрудицию его автора, выражает одну из весьма влиятельных тенденций буржуазно-идеалистической философской историографии — рассматривать мыслителей не с точки зрения того нового, что ими внесено в развитие философской мысли под влиянием глубоких исторических изменений, совершавшихся в данную эпоху, и социальных условий, преломившихся в их творчестве, а с точки
Низведение теоретических источников спинозизма к древней и средневековой литературе иногда приводит к курьезным утверждениям вроде утверждения Брошара и Сэруя о том, что «бог Спинозы — это сильно усовершенствованный Иегова» древнееврейской религии (82, 56). Дагоберт Рунес, один из наиболее активных современных американских истолкователей учения Спинозы в духе современного иудаизма, утверждает, что следование не «букве», а «духу» спинозизма будто должно с необходимостью убедить всех в том, что его творец, смотревший на иудаизм как на одно из самых темных суеверий, в действительности был «самым еврейским из всех мыслителей». Он выступал якобы только против законности системы ортодоксального религиозного ритуала иудаизма, но одновременно развивал его морально-философскую базу и на триста лет опередил современный иудаизм (см. 90, 10–13). Как бы стремясь закрепить это воззрение в политической сфере, Бен Гурион несколько лет назад в своей статье «Позвольте нам исправить несправедливость» назвал Спинозу «первым сионистом в последние три столетия» (86, 7). Дальше этого идти уже невозможно!
Всем этим искажениям исторического спинозизма противостоит его марксистская интерпретация. Она развивает ту линию материалистического и атеистического истолкования, которая наметилась в прогрессивной домарксистской философии.
Оценки философии Спинозы классиками марксизма-ленинизма почти все были приведены выше. Немало написано о ней их последователями.
Одним из первых здесь был Г. В. Плеханов, затронувший философию Спинозы в ряде своих работ. Немаловажная заслуга виднейшего теоретика российской социал-демократии состоит в том, что он выступил с защитой материалистического истолкования спинозизма в эпоху, когда в буржуазной философии возобладала его идеалистическая интерпретация. Плеханов указал при этом на силу материалистической традиции, которая привела в конечном итоге к появлению философии диалектического материализма. Справедливо подчеркнув, притом в борьбе против философского ревизионизма Бернштейна, что только материализм представляет незыблемый фундамент марксизма, Плеханов все же заслуживает упрека за то, что иногда оставлял в тени проблему развитияматериализма и недопонимал того, что диалектический материализм представляет собой качественно новую ступень этого развития. Поэтому никак нельзя согласиться с формулой, согласно которой философия марксизма представляет собой только разновидность спинозизма (см. 28, 2, 339; 3, 76, 135). В этой же связи следует рассматривать и не менее известную плехановскую формулу о боге как теологическом «привеске» в философии Спинозы, по существу своему совершенно чуждом его системе (см. 28, 3, 672). Формула эта закрывала путь к действительно исторической оценке спинозовского материализма. Она толкала к отождествлению его не только с материализмом Дидро и Фейербаха, но и с материализмом Маркса и Энгельса.
Истолкование спинозизма стало в дальнейшем — с начала 20-х годов — значительной страницей советской историко-философской науки. Овладение принципами диалектического материализма и выяснение их генезиса в предшествующей истории философии с необходимостью привело многих советских философов к рассмотрению спинозизма как одного из наиболее значительных ее звеньев. Сложность философского учения, породившего столь различные истолкования, отразилась и в советской философской литературе в разнообразии интерпретаций. А. В. Луначарский, например, рассматривал спинозовский пантеизм как религиозное учение. Л. А. Аксельрод-Ортодокс, с одной стороны, трактовала спинозизм только как механистический материализм, а, с другой — доказывала наличие в нем обожествленного фатализма, связанного с религиозным чувством.
Подобная трактовка спинозизма вызвала протест А. М. Деборина и группировавшихся вокруг него философов (Карев, Луппол, Разумовский, Вайнштейн, Маньковский и др.). Опираясь в своей защите материализма Спинозы на Плеханова, они пошли даже дальше в переоценке его последовательности и роли для марксистской философии. Плехановский «привесок» превратился у Деборина в «теологический наряд», в «богословскую словесность». Спиноза якобы понимал «неудовлетворительность своей терминологии», но не мог поступить иначе, опасаясь быть непонятым современниками (см. 19, 49 и 73). Небезынтересно напомнить в этой связи, что аналогичное истолкование Спинозы как сознательного, но лицемерного атеиста было высказано еще в XVIII в. французским мистиком Пьером Пуарэ и другими теологами. Вместе с тем Спиноза превращался Дебориным и его учениками в своего рода диалектического материалиста XVII в., в прямого предшественника марксизма.