Спиридов был — Нептун

Фирсов Иван Иванович

— Письмом владеешь? — продолжал допытываться Петр.

— Покуда слоги выписываю.

— И то ладно, — похвалил Петр, — а цифирь ведаешь?

— Два действа разумею.

Ответы юнги, видимо, пришлись по душе Петру.

— Отпиши тятеньке, что я тобой доволен. Теперь ступай к товарищам, гляди, они без тебя не управятся.

— Справный малец, — вполголоса проговорил Бредаль.

— Сам напросился на флот, — в тон ему добавил Апраксин. — Братца его, лейтенанта, у Гренгама в шторм, ночью, снесло волной за борт, утоп. Так малый взамен его решился заступить.

— Похвально сие рвение, капитан из него может славный получиться, — сказал Петр и усмехнулся, — а может статься, и другую пользу отечеству сослужит. Вона, ведаешь, генерал-адмирал Неплюев Иван, из гардемарин, а каково скачет.

Нынче с Портою вершит дела, моряки — люди смекалистые...

Проводив Петра, Апраксин направился в салон и пригласил Бредаля.

— Айда похарчим, капитан-командор, мне тоже на «Гангут» отчаливать пора.

За столом Бредаль полюбопытствовал:

— Их величество упоминало имя Неплюева. Я что-то не припоминаю такого среди корабельных офицеров.

— Где тебе ведать? По корабельному строению государь определил его запрошлым годом, а нынче он резидентом в Константинополе.

— Каким же образом нелегкая занесла туда моряка? — заинтересовался Бредаль.

Выпитое вино несколько разморило генерал-адмирала, но флагман флота обычно не кичился своим положением за обеденным столом и охотно поддерживал беседы с командирами на житейские темы. Тем более он слыл неплохим рассказчиком, как истинный моряк, иногда «травил», но подноготную Неплюева знал досконально и поэтому оживился.

Корабль немного накренился, видимо, от порыва ветра, и, чтобы не пролилось вино из переполненного бокала, Апраксин, причмокивая, пригубил его и начал рассказ.

— Сам-то Неплюев из захудалых дворян новгородских. Женился совсем молодым, да вскоре по какому-то своему обету в монастырь ушел. Жена-то второго родила без него. Мой братец в ту пору там воеводствовал. Спустя пару лет возвернулся он из монастыря и попался на глаза князю Александру Данилычу. Грамотеем слыл Неплюев, и Меншиков положил глаз на него, определил в Морскую академию, где и я его вскоре приметил. В первую же кампанию очутился он в Копенгагене, вместе с эскадрой, которой флагманом был государь. Там-то, на рейде, государь порешил отправить всех гардемарин практиковаться и обучаться языку италианскому в Венецию. Капитаны венецианские нахваливали Неплюева, лихо бился он с турками в сражениях, потом занесло его с гардемаринами во Францию и Гишпанию. Из Кадикса писали мне, просили денег на обратный путь. Возвернулись через всю Европу и прямо ко мне явились.

Апраксин прервался на минуту, отпил вина, а Бредаль заерзал, ожидая продолжения рассказа.

— Ну и я первым делом решил их экзаменовать, — Апраксин откинулся на спинку кресла, — пригласил Змаевича, а тут государь вдруг у нас объявился, с генералом Чернышевым Григорием, членом коллегии нашей, ты-то его знаешь. Государь чего-то не в духе был, глянул на гардемарин и сказывает: «Я хочу их сам на практике увидеть, а нынче напишите их во флот гардемаринами». Гардемарины-то носами засопели, а Григорий Петрович смел был и говорит государю: «Грех тебе, государь, будет — люди по воле твоей бывши отлучены от отечества и в чужих краях сносили голод и холод три годика, а ты их не жалуешь». Государь подумал и молвил: «Добро, я их сам проверю, к чему способны». Спустя неделю экзаменовал их, доволен остался. Особенно Неплюева похвалил за твердые знания корабельного строения и отменное владение италианским. Тут же пожаловал его в поручики морские и определил старшим смотрителем в Адмиралтейство. Ну, Неплюев бросился на колени и руку у государя облобызал. А государь-то оборотил руку ладонью и сказывает: «Видишь, братец, я и царь, да на руке у меня мозоли, а все от того, показать вам пример и хотя бы под старость видеть мне достойных помощников и слуг отечества».

Генерал-адмирал закашлялся.

— Распорядись-ка, капитан, чайку принести, а я докончу. С той поры Неплюев на всех приемах чужестранных министров был у государя за толмача. Запрошлое Рождество на балу государь вдруг задумался и пожаловался: «Потребен мне человек с италианским языком, послать резидентом в Царьград не знаю кого». А я рядом сидел и посоветовал: «Знаю, государь, такого, да одна беда, незнатен он и небогат». Государь глянул на меня: «Этому помочь можно скоро, но кто таков?» «Вот он стоит за твоей спиной», — отвечаю я. Государь-то и ухом не повел: «Да их много тут за спиной». Я

и ткнул пальцем: «Твой хваленый, что у галерного строения», — на Неплюева показал. Государь поначалу головой покачал: «Это правда, Федор Матвеевич, что он добр, но мне хочется его у себя иметь». Но тут же еще поразмыслил государь и назначил Неплюева в Царьград. Тот опять на колени бросился, целует руку государя, а тот ему: «Не кланяйся братец, я вам от Бога приставник, и должность моя — смотреть того, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять. Буде хорошо, будешь не мне, а более себе и отечеству добро сделаешь, а буде худо, так я истец, ибо Бог того от меня востребует за всех вас, чтобы злому и глупому не дать места вред делать. Служи верою и правдою!»

Апраксин допил остывший чай, встал, застегивая сюртук.

— Зачаевничал я у тебя, капитан. Вели-ка попроворней шлюпку подавать, пойду к себе на «Гангут». Да и ты не расхлобонивайся, через час-другой двинемся до Котлина...

Первую неделю августа 1723 года небо над Финским заливом напрочь затянуло свинцовой пеленой, то и дело, с небольшими перерывами, потоки дождя обрушивались на палубы кораблей. На Котлинском рейде, между островом и цитаделью Кроншлот, дугой выстроились почти все корабли Балтийского флота. По указу Петра флот готовился чествовать царский ботик, еще весной доставленный на Неву из Москвы. Сейчас это суденышко, предмет неусыпного внимания Петра, стояло на палубе специального транспорта в Военной гавани в ожидании торжества.

Утром 11 августа небо наконец прояснилось, изредка косые, скупые лучи солнца высвечивали прихорошенные, украшенные флагами расцвечивания корабли.

Еще спозаранку, до завтрака, Бредаль с боцманами, под моросящим дождиком, обошел весь корабль. То и дело перегибался через фальшборт, проверял, не болтаются ли за бортом неубранные снасти, «сопли», как звали их матросы, задраены ли все пушечные порты [9] , вскидывая голову, бегло оглядывал убранство мачт, смотрел под ноги, как надраена палуба, не валяется ли на ней неубранный хлам... К полудню вся команда в парадном платье была наверху. Большая часть матросов стройными цепочками стояли на реях, ухватившись за снасти. Остальные вытянулись в ряд вдоль парадного правого борта. Офицеры, поблескивая эполетами, построились на шканцах, на юте [10] приготовились к встрече ботика барабанщики и трубачи.

9

Порты — прямоугольные отверстия в борту судна для стрельбы из орудий.

10

Ют — кормовая часть палубы.

В полдень к военной гавани направились флагманы на шлюпках. На головной шел генерал-адмирал Апраксин, в кильватер ему — адмирал Петр Михайлов, следом, соблюдая дистанцию, держали строй шлюпки вице-адмиралов Меншикова, Сиверса и Гордона, контр-адмиралов Наума Сенявина и Сандерса. В военной гавани они бережно спустили ботик «Святой Николай» на воду, поставили мачту и заняли в нем места. Почетное место командира по праву принадлежало Апраксину, Петр, как квартирмейстер, взялся за руль, Меншиков стоял в носу за впередсмотрящего, а остальные адмиралы сели на весла.

По команде генерал-адмирала «Святой Николай» направился к эскадре и начал обход кораблей.

Пушечные залпы сотен корабельных орудий загремели при подходе «Святого Николая» к первому кораблю. Когда ботик поравнялся с ним, звонко заиграли медные трубы, ударили дробь барабаны, приспустился кормовой флаг, громовое матросское «Ура!» встретило виновника торжества. И такая церемония продолжалась, пока в течение нескольких часов «Святой Николай» обходил все корабли эскадры. Салютом трех тысяч пушечных выстрелов приветствовала Балтика первенца русского флота. Закончив обход кораблей, Апраксин направил ботик к военной гавани, где на берегу в больших палатках продолжался праздник. В царской палатке, рядом с Петром и Екатериной, стояли флагманы Балтийского флота, корабельных дел мастера, генералитет, иноземные послы.