Спиридов был — Нептун
Шрифт:
— В Северном море шутковать редко выпадает, — вздохнул Алексей и вдруг вспомнил: — Тебе кланяется Овцын. Нынче он с Серегой на яхты определен.
— Как же так, он ко мне не зайдет? Немало ему выпало мытариться при Бироне-то. А так он малый славный и в мореходстве силен.
— Сказывал нам про вояж вместе с Берингом, тяжко им пришлось, едва выжили.
Друзья помянули мореходов, не вернувшихся из великой Северной экспедиции.
— У тебя-то как, скоро ли со стапелей сойдете? Что капитан? — прервал молчание Сергей Сенявин.
— Капитан дело знает, а сноровку море покажет, одно слово, Воин.
— Какой такой Воин? — удивился брат.
— Именем таким его нарекли родители — Воин Римский-Корсаков, стало быть, каперанг. Строг, но по справедливости, матросы его жалуют, не хапуга.
— А тебе-то матросики в любви, чаю, не объясняются? — смешливо подмигнул Алексей Сенявин.
Григорий, усмехаясь, почесал затылок.
— Боцмана ведают, что все по совести. А так я на затрещины скупой. Прежде надобно с боцмана спрашивать, ежели матросы где по незнанию упустят. И нерадивым я спуску не даю. Одно внушаю им: на море в ответе один за всех и все за одного.
Григорий взял со стола пустую бутылку, прищурился, глядя через нее на тусклое окно, молча перевел взгляд на брата. Алексей, не говоря ни слова, вынул из комода два штофа. Слегка захмелевшие с мороза молодые офицеры заулыбались:
— Так-то по нашему, по-флотски, — откупоривая бутылку, проговорил Григорий, а брат обиделся.
— Ты армейцев не забижай, наши гренадеры хлебосольны не менее ваших воев морских.
— Ну, ну, будь по-твоему, — разливая вино по бокалам, примирительно согласился старший брат и вопросительно взглянул на Сенявиных:
— Што в Кронштадте-то?
— Зима она всюду со снегом, обыденно, — ухмыльнулся старший Сенявин, Алексей. — Матросня на кораблики хаживает почти через день. Стряхивает снежок с палубы да ледок с рангоута скалывает. В Рождество наведывался Захарий. С командиром порта обходили экипажи, матросики морозились почти полдня, на ветру. У вас в столице какие новости?
— По совести говоря, мне каждодневно на стапелях в Адмиралтействе с матросами больше о деле толковать приходится. Мастеровые иногда кое о чем проговариваются. Елизавета со двором вернулась из белокаменной, взялась за прежнее, сплошь балы да танцы. Вона, Алексей сказывал, — кивнул Григорий на брата, — в Москве-то с ней болезнь случилась, но, видимо, сиё впрок не пошло.
Еще со времен Анны Иоанновны так сложились отношения братьев Спиридовых и Сенявиных, что в разговорах без посторонних они откровенно, без пышных титулов, упоминали царственных особ, вельмож и придворных.
— А что, новоявленный великий князь, принц голштинский, от оспы вовсе оправился? — продолжал начатый разговор Сергей.
Спиридовы пожали плечами, молча переглянулись, а старший Сенявин пояснил:
— Нам нынче матушка все придворные сплетня пересказала. Женщины, они охотницы до всяких пересудов.
— А что с принцем-то стряслось? — в один голос спросили Спиридовы.
— Его с невестой императрица с собой в Киев прихватила. Надо же наследнику показаться людям, заодно и свои будущие вотчины обозреть. А на обратном пути принц где-то оспой заразился. Слава богу, вызволили его, да только, говорят, с лица он плохо выглядит, весь в буграх, — с охотой рассказывая, Сергей озорно подмигнул, — невеста-то его вида не подает, но в душе, наверное, переживает. Смазливая, сказывают, девица. К тому же принц-то, слух прошел, чудаковатый малый. Семнадцатый годок пошел ему, а он куклами да солдатиками игрушечными забавляется...
— Да матушка еще поведала, — перебил Сергея брат, — будто императрица вскорости оженит его на нареченной невесте. Видимо, надеется — женится, переменится. Ежели сие правда, то повеселится на свадьбе-то народ. Ну и мы пожелаем, чтобы сие торжество мимо нас незамеченным не проскользнуло.
Друзья чокнулись, отпили вина, и Алексей Спиридов прервал молчание:
— А пожалуй, и вправду празднество затевается. Наш полковник давеча вдруг объявил, что всей гвардии новые мундиры почали шить. Нынче швальни [35] допоздна без роздыху корпят.
35
Швальня — портняжная мастерская.
Матушка Сенявиных, вероятно, соприкасалась с весьма достоверными источниками в придворных кругах. В середине марта 1745 года все коллегии получили указ императрицы с повелением без промедления начать подготовку к свадебным торжествам. Военной коллегии надлежало готовить к празднику войска для приветствий, артиллерию для салютов.
Но в таких домах, как у Сенявиных, знали далеко не все дворцовые тайны. Наследник, Петр Федорович, заигрывал не только с куклами.
Гофмейстерина Румянцева прилежно исполнял обязанности, не гнушаясь иногда подглядывать в замочную скважину и подслушивать под дверями. Разузнала она, что наследный князь влюбился в фрейлину императрицы, дочь сосланной в Сибирь статс-дамы Лопухиной.
— Мало того, ваше величество, — докладывала Румянцева императрице, — князь поведал нареченной невесте об этом.
— Дурень какой-то, — без особого удивления выслушала новость Елизавета.
— Так он еще и добавил, что женится лишь по вашей воле.
— Еще что? — раздраженно спросила Елизавета.
— Родительница Екатерины довольно часто бывает в доме Лестока, а к ней захаживает прусский резидент Мардефельд, — добавила гофмейстерина.
— Опять Фридрих козни строит, — недовольно поморщилась Елизавета, — видимо, сию родительницу выпроводить домой надобно, а князя женить поскорее следует.
Адмиралтейств-коллегия получила особые указания об участии флота в предстоящих церемониях. Отдельно оговаривалось повеление всем вельможам первых четырех классов «Табели о рангах» завести богатые платья и кареты. А кроме того, экипировать в нарядные камзолы слуг и иметь «персонам» первого и второго класса на каждую карету по два гайдука, от восьми до двенадцати лакеев, по два скорохода и два егеря.