Список запретных дел

Зан Коэти

В комнате не раздавалось ни единого звука. Мы внимательно смотрели на него, наши сердца сковал невообразимый ужас. Силой мысли я пыталась отогнать его от себя. Выбери не меня, не меня, не меня. Прошу.

Наконец он медленно повернулся и зашагал вверх по ступенькам, что-то насвистывая на ходу.

В этот раз он лишь забавлялся с нами.

Когда он ушел, я продолжала считать в уме ступеньки, их скрип эхом раздавался в блеклом пространстве. Кристин облегченно всхлипнула. Я медленно выдохнула. Сверху было слышно, как он разгуливает по кухне, занимаясь повседневными делами. Будто бы

он сходил в подвал, чтобы проверить, нет ли там воды после ливня.

Трейси почти весь день проспала, свернувшись в клубок. Выглядела она как труп, и я временами прислушивалась, дышит ли она.

Ближе к вечеру, о котором мы узнали лишь по потемневшей полоске в окне, она внезапно проснулась. Даже не глянув в мою сторону, Трейси поползла в ванную, правда, цепь дотягивалась туда с трудом. Я услышала, как она содрогается в рвотных спазмах.

Она не появлялась еще долгое время. Мне показалось, я уловила, как она приглушенно всхлипнула, и с пониманием кивнула сама себе. Трейси ни за что не позволила бы нам увидеть, как она плачет. Наверняка выжидала, пока не иссякнут слезы.

Я внимательно следила за ней, как всегда мучаясь из-за медлительного течения времени, и гадала, что она предпримет дальше.

Сейчас, оглядываясь в прошлое, я очень жалею, что не сочувствовала ей тогда. Никакого сопереживания или беспокойства. Меня напрочь лишили подобных эмоций. Мой мозг лишь отмечал то, что может причинить мне боль или как-то скрасить мое унылое существование. Чувства при всем этом отсутствовали.

Наконец Трейси добралась до матраса, распростерлась на нем и отвернулась к стене. Сначала я сомневалась, что она заговорит или вообще обратит внимание на мое присутствие.

Кристин опять спала.

— Прекрати пялиться на меня, — произнесла Трейси.

Несмотря на ее жалкое состояние, в голосе звучала сила.

Я отвернулась. Трейси перекатилась на другой бок. Я села, прислонившись спиной к стене и глядя в противоположную сторону. Хотя я ее и побаивалась, но через несколько минут не выдержала и вновь посмотрела, что она делает. Мне было слишком любопытно.

Она, конечно же, заметила и оскалилась, будто бешеная собака. Я инстинктивно отшатнулась, громыхая цепью.

Кристин зашевелилась, приоткрыла на секунду глаз и вновь погрузилась в сон.

Меня всегда восхищала способность Кристин засыпать. Она на свой лад была образцом человеческой приспособляемости. Кристин могла отгородиться от всего происходящего, что не получалось у нас, и в итоге, скорее всего, именно это и спасло ее — способность бесконечно спать.

Я могла проспать лишь десять часов кряду, не больше, сколько бы ни пыталась. И это в хороший день. Странно, но мой образ жизни, заключавшийся в почти полной неподвижности, в итоге привел к приступам бессонницы. В оставшееся время приходилось либо отдаться на волю воображения, либо вызывать других на разговор. И то и другое причиняло боль.

Но были времена, когда наше общение действительно помогало и мы по-своему ладили. Тогда даже Кристин выбиралась из темного угла и мы разговаривали почти как нормальные люди. То были времена, когда другим пленницам становилось так же скучно, как мне, и они уставали от своей внутренней мучительной

борьбы. Заперев на замок свои проблемы, мы позволяли мозгу работать, если и не как прежде, то хотя бы частично.

Мы рассказывали друг другу истории из прошлого, правдивые и выдуманные, что угодно, лишь бы время двигалось вперед — правда, к чему именно, никто не знал.

Это было самым интересным. Мы ждали. Всегда ждали. Будто хотели, чтобы произошло что-нибудь новое. Надеялись на это, ведь скука сводила с ума. Но когда это новое в итоге появлялось, оно обычно причиняло боль, и мы сожалели о своих мечтах.

В тот день Трейси, очевидно, не желала разговаривать. Несмотря на холод подвала, она покрылась потом и побледнела. Снова зажмурилась. Обычно она не спала помногу, значит что-то не так.

Я подождала, пока ее дыхание не выровняется, затем, убедившись, что она задремала, подползла к ней. Наверное, заняло это минут пятнадцать, учитывая, что я старалась не греметь цепью. Взяла сколько могла в руки, аккуратно перекладывая металлические звенья впереди себя, чтобы не раздавалось клацанья по полу. Наконец добравшись до спящей Трейси, я внимательно осмотрела ее, пытаясь найти признаки жизни.

А потом я заметила.

На ее руке, едва различимые, виднелись следы от инъекций. Семь крошечных точек выстроились на ее бледной коже в идеально ровную линию. Сюда входила игла, и я разглядела сегодняшнюю отметину, которая слегка покраснела.

Джек вколол ей героин. Не из жалости. Не как спасение. Так он пытал ее. Делал наркоманкой, чтобы получить еще больший контроль над ней.

Разумеется, он не выбрал бы такую форму пытки случайно. В его безумстве всегда имелся метод. Он каким-то образом обнаружил, что для нее значил этот наркотик и какую роль сыграл в ее жизни. Наверняка он знал, что ничто не заставит Трейси страдать больше, чем удовольствие и облегчение после этого яда.

Но как? Трейси была настроена очень решительно, чтобы не допустить его в свои воспоминания и мысли. Неужели в минуту слабости она рассказала ему про свою мать, про ту ночь в клубе?

Увидев следы уколов, я как можно быстрее вернулась на свое место, стараясь не наделать шуму. Там я стала ждать ее пробуждения.

Прошло несколько часов, прежде чем она встала и снова медленно поплелась в ванную. Я опять услышала, как Трейси выворачивает наизнанку, а потом проследила, как она, прихрамывая, возвращается к матрасу. Казалось, ей стало лучше. По крайней мере, она смогла сердито глянуть на меня и сказать, чтобы я отвалила от нее. Я ничего не ответила, безопаснее было подождать и посмотреть, что она будет делать.

Погрузившись в собственное горе, Трейси уставилась на ящик. Может быть, думала, что ей досталась не самая худшая участь.

Целых десять минут я не смотрела на нее, но потом все же не сдержалась. Мне нужно было еще разок мельком посмотреть на ее руку. Она заметила это, наши взгляды встретились. Трейси тут же закрыла отметины ладонью.

К своему удивлению, я ощутила, как впервые за многие месяцы на глаза наворачиваются слезы. И хотя в тот момент, как и все время в подвале, на меня давил ужас происходящего, я смахнула слезы и почувствовала облегчение.