Список
Шрифт:
— Я думал, есть откуда. Ведь это ты вместе с Пармелли пудрил нам мозги этим дурацким списком.
«Так вот в чем дело», — подумал Сперанза; ему показалось, что он уразумел наконец суть происходящего. И проговорил:
— Список действительно есть. И в нем сейчас остался один-единственный…
Директор Бакли осклабился.
— Все, Джонни, кончился ваш список. Теперь пошел мой. И начинается он, Джонни-бой, с тебя.
Первым же ударом директор Бакли сломал Сперанзе челюсть. А потом, начав бить ногами, он снова уже не смог остановиться, потому что с каждым криком корчащегося
И каждый стремится к нему, как умеет.
Федеральная трасса в окрестностях Таллахасси, Округ Леон, Флорида
Было без четверти десять утра, когда сидевший за рулем Молдер вдруг взял вправо, прижался к обочине и остановил машину. Скалли не сказала ни слова, когда резкое торможение качнуло ее на сиденье и заставило клюнуть носом так, что ремни безопасности отчетливо напряглись и скрипнули у нее на груди. Только покосилась на напарника. Но тот не ответил на ее взгляд; проворно отстегнувшись, он вышел из машины и, отойдя на пару шагов, заложил руки за спиной и, замерев нелепым памятником, уставился вдаль.
Тогда Скалли тоже покинула салон «тауруса».
Трепещущие в утреннем мареве поля тянулись до самого горизонта. С неба сыпались пронзительные, раскаленные, несмотря на довольно ранний час, солнечные лучи. Редкие деревья, росшие по обочине, уже в это время почти не давали тени.
— Что такое, Молдер? — тихо спросила Скалли. — Что опять?
Молдер не обернулся.
— Это лишено всякого смысла, — негромко проговорил он.
По шоссе с ревом, как разъяренный динозавр, промчался здоровенный контейнеровоз. Стонущий, безжалостно разодранный пополам воздух упругой волной ударил в спины агентам. Их «таурус» заметно качнуло.
— Что лишено смысла?
— То, что всех собак повесили на покойника Пармелли.
— Молдер, — с мукой выговорила Скалли, поняв, что опять предстоит разговор долгий, бессмысленный и слишком похожий на психотерапевтические увещевания ненормального. — Я думала, мы уже все это обговорили и закончили. Дело закрыто.
— А тебя не беспокоит, что согласно графику дежурств Пармелли не было в тюрьме, когда убили Рока?
— Это нельзя выяснить с абсолютной точностью. Момент убийства определен с погрешностью до двух часов, и, значит, дежурство Пармелли краешком, минут на двадцать — тридцать, все же наползает на вероятное время смерти.
Скалли, это подгонка.
— Что же. Могу сказать честно: мне тоже не слишком-то по душе, что дело закрыли. Я полагаю, у Пармелли и Рока был еще один сообщник. Возможно, в тюрьме, а возможно, и на воле.
— Зачем Пармелли было убивать Рока?
— Этого мы, скорее всего, никогда не узнаем. Но убийство младшего сообщника старшим после завершения дела — настолько обычное явление, что особенно удивляться тут не приходится.
— Зачем он рассказал тебе про список?
— Элементарно, Молдер! Чтобы директор тюрьмы испугался и отдал Рока! Мы же сами чуть не оказались
— То пытается спасти сообщника, то, какие-то сутки спустя, забивает его до смерти? Не вяжется, Скалли, не вяжется! И вообще — начиная с самого начала, со списка, с первых убийств… Я просто не вижу мотива! Ни единого! Какой-то замкнутый круг: Нич якобы произнес свои угрозы, чтобы запутать полицию и в числе якобы списочных убийств спрятать какое-то действительно нужное, спланированное убийство, — но все убийства совершились только потому, что были произнесены угрозы Нича. Я не понимаю! И потом…
Он запнулся.
— Что еще? — устало спросила Скалли.
— Я не верю, что Пармелли вообще кого-то убивал.
— А кто тогда? Оживший Нич?
— Сперанза и Даниэла говорили, что видели его.
Это было уже слишком.
— Все кончено, Молдер. Давай просто поедем домой.
Еще какая-то машина, с шипением прорываясь сквозь жаркое густое утро, промчалась мимо. Агенты проводили ее взглядами.
— По-моему, это директор Бакли спешит на отдых.
— Отоспаться наконец, — кивнул Молдер. — Да, похоже, это его машина.
— Пошли-ка и мы.
— Пошли, — ответил Молдер, не трогаясь с места.
«Крайслер» Сэма Бакли стремительно уменьшался, уносясь в сторону Таллахасси по прямому, как стрела, известково-белому в слепящих солнечных лучах шоссе. До «крайслера» было уже ярдов восемьсот, когда он резко вильнул в сторону, потом в другую, потерял управление и, не снижая хода, выкатился в поле. Его кинуло раз, другой, на третий раз он взлетел так, словно пытался стать самолетом; точно на его пути встало одно из немногочисленных, но могучих, старых деревьев. Даже с такого расстояния было видно, насколько страшен оказался удар.
Хлопок и надсадный скрежет долетели секунды через три.
— Господи… — сказала Скалли.
И сама себя поймала на том, что в эти дни поминает Всевышнего слишком часто. Необъяснимо часто.
* * *
…Капот «крайслера» был промят, будто бумажный, до самой кабины. А в самой кабине — это они заметили, еще подъезжая, — было необъяснимо темно. Словно стекла за истекшие пять минут кто-то старательно зачернил. Закоптил. Закрасил.
Нет, это оказались не копоть и не краска.
Салон машины Сэма Бакли был полон мух. В замкнутом объеме натужно и всполошенно метался плотный, словно бы жидкий рой — как если бы густую черную жидкость, полную зеленых блесток, какая-то гигантская рука рассеянно крутила в поднятом в воздух стакане. Слышно было, как мухи гудят внутри.
— Откуда столько мух? — пробормотала Скалли, лихорадочно дергая дверцу; дверцу заклинило от удара, — Молдер, помоги же! Может, он еще жив!
Молдер неподвижно стоял рядом и сквозь странным образом уцелевшее ветровое стекло смотрел в вертящуюся, полную острого зеленого мерцания тьму внутри салона.
— Он мертв, Скалли. Не суетись. Наверняка мертв.
Такая убежденность и такой покой были в его голосе, что Скалли и впрямь оставила ручку дверцы и растерянно замерла, в недоумении глядя на бледное, ничего не выражающее напарника.