Список
Шрифт:
Сэм Бакли вошел в камеру Джонни Сперанзы с широкой, открытой улыбкой на осунувшемся лице.
— Здорово, Джонни, — сказал директор тюрьмы. — Здорово.
Если бы к нему в камеру в обнимку со своей Моникой забрел с предложением выпить по баночке пива президент Соединенных Штатов и немедленно впрямь проста-вился бы — Джонни Сперанза не изумился бы сильнее. Он вскочил. У него слегка отвалилась челюсть.
Впрочем, лишь на мгновение.
— Здорово, босс, — ответил он, и проволочная голова его задралась подбородком кверху гордо и непобедимо.
— Сядь, сядь, не вскакивай. Я пришел, чтобы сделать тебе одно доброе дело.
— К-как это?
— Я хочу быть на твоей стороне. Понимаешь?
Джонни Сперанза помолчал, собираясь с мыслями. «Ну и дела, — подумал он. — То Шорез, теперь сам Бакли… Что творится?»
— Нет, — сказал Сперанза.
— Ну что ты, — директор тюрьмы улыбнулся еще шире, — Все очень просто. Ты симпатичный парень, и я хочу, чтобы все было по справедливости. Я ведь очень справедливый человек. Подумаешь, побаловался неловко с девчонкой… Они сами хвостом вертят сперва, а потом изображают недотрог, я-то знаю… Вот что, Джонни. У меня к тебе предложение. Я попробую добиться пересмотра твоего дела. Свяжусь кое с кем в Таллахасси, надавлю даже… у меня есть связи, не думай, что я из тюрьмы нашей носа не кажу и меня никто не знает наверху.
— А что потребуется от меня? — хрипло спросил Сперанза.
— А ничего. Ничего особенного. Просто придержи собак. Помоги мне, а я помогу тебе, вот и все.
И Сэм Бакли подмигнул Сперанзе, как свой — своему.
Это добило Сперанзу. Он совершенно не понимал, о чем речь, но, набравшись наглости, ответил, как хозяин:
— Ну ладно…
Сэм Бакли внимательно посмотрел ему в глаза (Джонни вылупился на него со всей возможной самоуверенностью), кивнул, словно бы удовлетворившись результатами своих наблюдений, и вышел. Загремел ключ в замке.
Бакли шел по коридору, и мускулы его лица ломило от улыбки, которую он, словно долгую судорогу, так до сих пор и не мог прекратить. Его тошнило. Тошнило от собственной подлости, гнусности, трусости… Он своими руками придушил бы, будь его воля, этого подонка, этого вонючего скунса… Но Сэм Бакли хотел жить. Сэм Бакли нужен был своим детям. Ради своей жизни и ради детей он готов был хоть самого сатану целовать в задницу.
Дом миссис Мэнли, Сент-Маркс, округ Вакулла, Флорида
Стремительные тропические сумерки подходили к концу, со слепящей быстротой сменяясь бархатной тьмой ночи, когда Винсент Пармелли под множественный перезвон цикад подъехал к дому Даниэлы и остановил машину. Вышел. По-хозяйски прошел в дом.
Впрочем, встретили его неласково.
— Почему ты так поздно? Где ты был?
Пармелли понял, что снова предстоит либо скандал, либо истерика. Он глубоко вздохнул, беря себя в руки и готовясь к худшему. Он очень устал.
— Гулял, — ответил он.
— Гулял? Почему так поздно? Где? Я звонила в тюрьму — мне сказали, что твое дежурство кончилось три часа назад! Почему ты не поехал домой сразу?
— У меня были дела.
— Какие у мужчины могут быть дела в такое время?
— Какое такое время? До полуночи еще далеко… Ты что, ревнуешь? — он неуклюже, из последних сил попытался разрядить обстановку и превратить вулкан хотя бы в фонтан. Нет, ничего не получилось.
— Дурак. Идиот. При чем тут секс? Подойди-ка к кухонному окну! Вон, смотри, видишь — машина? Она там стоит минут двадцать. А знаешь, чья это машина? Тех федиков, которые приезжали днем. Глупые агенты ФБР приезжали сюда снова, расспрашивали о тебе, говорили, будто ты едва не застрелил какого-то адвоката прямо у меня перед домом…
Это меняло дело. Усталости как не бывало. Пармелли мягко и неслышно, словно громадная черная пантера, подобрался к окну. Да, действительно. С обратной стороны дома, в переулке маячил «таурус» этих столичных пижонов. Некстати.
— Ты же говорил, что про нас никто никогда не узнает!
— А почему, собственно, про нас не должны знать? Раньше или позже мы поженимся…
— Не смей так говорить! Прошло лишь одиннадцать дней!
— А сколько надо? — жестко спросил он, сразу поняв, что она имеет в виду. — Сорок? Опять его предсмертный бред тебе покоя не дает, Даниэла? Да?
— А если это не бред? Если это не бред?!
В темноте кухни, едва нарушаемой серебристым светом фонарей снаружи, он видел, что Даниэлу колотит дрожь. Как это она сказала днем? Котенок на ветру…
— Иди ко мне, котенок, — сказал он тихо. — Я укрою тебя от ветра.
Он любил эту женщину. Глупость какая. Истеричная, взбалмошная, то ли до сих пор влюбленная в своего громилу, то ли вообще не способная любить… А вот поди ж ты. И ведь ей не прожить без меня, думал он. Не вытянуть. Жизнь — жестокая гонка, в которой все стремятся обогнать друг друга любой ценой, но никто не стремится докатить до финиша первым. Просто каждый хочет ехать как можно дольше и обгонять как можно больше и чаще. Если у тебя лопнула шина или заглох мотор, к тебе бросаются не техники с запчастями, а грабители, чтобы тебя растащить на запчасти. А уж если ты — женщина… вдова казненного… Винсенту Пармелли было жалко эту истеричку едва ли не до слез. Наверное, если бы жизнь ее была нормальной, и она сама была бы нормальной.
«Хотя, — подумал Пар мел ли, кладя огромные ладони на хрупкие плечи, — это же самое мог бы сказать о себе каждый ненормальный.»
И Скалли, и Молдер отчетливо видели, как Винсент Пармелли подъехал к дому, вышел из машины и открыл дверь своим ключом. Некоторое время оба молчали. Все снова казалось очень ясным.
— Если женщине становится одиноко, — философски изрекла Скалли и провернула ключ зажигания, — ей некогда дожидаться реинкарнации мужа.
Ист-Пойнт, округ Леон Тюрьма штата Флорида
Сэм Бакли, почему-то избегая выпускать документы из рук, сам перебирал регистрационные документы своих подчиненных, а агенты ФБР, голова к голове, точно влюбленные голубки, следили за мелькающими перед ними фотографиями персонала.
Впрочем, выражения на их лицах были отнюдь не голубиные.
— Этот, — сказал Молдер.
— Да, — подтвердила Скалли.
— Винсент Пармелли, — сказал Сэм Бакли. — Тридцать два года, уроженец Иллинойса, некоторое время работал в полиции. У тамошнего начальства на хорошем счету. Был ранен и переведен на более спокойную,директор тюрьмы кривовато усмехнулся, — работу. Вы своими глазами видели его со вдовой Нича?