Сплетающий души
Шрифт:
«Дура, почему ты раньше не подумала?»
И во всем этом новообретенном понимании я не обнаружила никакой надежды для Герика. Тогда, в Калле Рейн, Кейрон обнаружил что-то, что лишь ускорило выполнение его запутанного замысла, и я не видела ни такого его поворота, ни намека в его словах, который сохранил бы Герику жизнь. Я смутно задумалась о том, чтобы снова спуститься в его темницу, но у камеры не было видимого запора, а у меня — ни капли колдовской силы. Я дошла до пределов своих способностей и понимания.
Так что я не сделала ничего. Пока взбудораженные толпы разбредались по общественным заведениям и домам, я сидела у окна, все еще
— Попытайтесь заснуть, сударыня, пока я схожу за принцессой. Я разбужу вас перед рассветом.
Я лежала, свернувшись в темном гнезде огромной кровати, и мне уже не оставалось ничего, кроме как позабыть обо всем. Я больше не могла думать, поскольку мысли о чем бы то ни было казались мне невыносимыми.
Глубокой ночью, уже после того, как прогорела оставленная свеча, я очнулась от тяжелой полудремы. Широкая ладонь лежала у меня на щеке, мягко стирая пролитые во сне слезы.
— Не плачь, любимая, — послышался в темноте голос. — Я сделаю все, что можно сделать. Слушай меня внимательно. Ты не должна сдаваться, даже в самом глубоком горе. Мне нужно, чтобы ты сыграла ту роль, которую, кроме тебя, никто не смог бы сыграть. Следуй Пути, любимая, и знай, что ты останешься со мной навсегда.
Прежде чем я смогла стряхнуть с себя сонную тяжесть или открыть глаза, чтобы увидеть его лицо, он мягко поцеловал мои веки, и я соскользнула в объятия мирной дремоты. Когда Айме разбудила меня в темный предрассветный час, чтобы сообщить, что Роксана все еще не нашлась, я могла бы посчитать все это лишь сном, если бы не огненно-красная роза, расцветшая у моей постели.
Глава 30
Д'Натель ненавидел ждать. Его раздражение начиналось с напряжения челюсти, продолжалось нервным покусыванием губ и пальцев, просачивалось беспрестанными движениями, все более разрушительными, и, наконец, прорывалось каким-либо словесным или телесным насилием, служившим лишь для того, чтобы выращивать темную, горькую сердцевину злобы, которая жила внутри него. Внутри меня.
Некогда в Авонаре, моем утраченном Авонаре, жил Садовник, который зачаровывал городские сады, чтобы те цвели каждый год на один день дольше. И спустя тридцать лет город стал известен чудесным климатом, позволяющим цветам не вянуть на месяц дольше, чем везде. Эту притчу рассказывали детям дж'эттанн, уча их терпению. В жизни, когда любая странность может привести тебя на костер, и среди людей, для которых наслаждение каждым мгновением, каждым ощущением вело к нарастанию великолепной силы в самой сути их естества, терпение числилось среди наивысших добродетелей.
Необходимость терпеть создавала одно из основных противоречий между мной и Д'Нателем. По этой причине он никогда не мог собрать достаточно сил, поэтому я не мог больше исцелять, и поэтому же я не имел возможности направлять дар'нети так, как должно. Это была, наверное, самая тяжелая истина, открытая мне обрядом очищения. Я вышел из озера Возрождения обновленный душой и нашел Сейри живой
Так что, прячась сразу же за Воротами на Мост Д'Арната, наблюдая через стену белого пламени, как мой друг Вен'Дар преклоняет колени в безмятежном размышлении и ожидании того, кто придет убить его, я вдруг осознал, что стискиваю зубы и снова и снова вонзаю кинжал в холодную слякоть перед моим лицом. Холодная слякоть была нынешним воплощением того маленького островка постоянства, который я мог создавать из изменчивого хаоса по ту сторону Ворот. После сегодняшнего дня… не будет. Не будет больше крови на моем мече. Не будет той бодрящей волны чар, накатывавшей, когда я шагал через ревущее пламя Ворот, Не будет бесконечных споров между человеком, которым я был, и человеком, которым я хотел быть. Не будет больше ничего, если все выйдет так, как я задумал. Погружая кинжал в жидкую грязь, я едва не расхохотался в голос при этом слове — «задумал». Комета, проносящаяся через скопления планет, и то была мне в большей степени подвластна, чем предстоящие события.
Вен'Дар вот уже несколько часов неподвижно стоял на коленях на жемчужно-сером камне, протянув руки, чтобы обнять пламя Д'Арната. Скорее всего, он замерз. Его белое одеяние было тонким, а Привратный зал — холодным, в сиянии Ворот проявлялись скорее чары, чем настоящий огонь. Но холод, подступающий страх перед ножом, метящим в спину, ноющая тревога — ждет ли все еще там, за ревущей завесой пламени, его друг, принц Авонара, не спит ли он, наблюдает ли, в своем ли он уме — были терпеливо вплетены в гобелен Вен'Даровой жизни, когда он сделал новый шаг по Пути. Я завидовал терпению, холоду и страху Вен'Дара. Д'Натель не понимал Пути и делал все, чтобы не дать мне почувствовать ничего, кроме его ярости.
«Думай. Используй время. Планируй. Что, если Мен'Тор не заглотит наживку? Что, если рассветет, а Вен'Дар так и не подвергнется нападению? У тебя останется лишь час на то, чтобы привести Сейри, Вен'Дара и Паоло к Наставникам, подтвердить преемство Вен'Дара и убедить совет, что Мен'Тор и его сын — убийцы. Опасно. Ненадежно». Оружие, выхваченное из руки нападающего, запечатлевшее его желание убить, окажется куда более весомым доказательством. Даже Устель не сможет это оспорить. Так я сделаю все возможное ради будущего моего народа и смогу наконец спокойно приступить к оставшимся на повестке дня вопросам: сыну, лордам Зев'На и своей смерти. «Мог бы оставить себе и побольше времени». Да, спешка была необходима, чтобы выбить у них почву из-под ног, но столько всего могло пойти не так. А я просто хотел поскорее закончить с этим.
К моему облегчению, лишь немногим позже дверь в Привратный зал — осознанно и открыто оставленная без охранных чар, когда Вен'Дар начал бдение, — распахнулась. Мен'Тор, все еще облаченный в роскошный наряд, вошел в зал. Я стер грязь с кинжала, обнажил меч и низко пригнулся, готовый к прыжку. Главное — рассчитать время. И жизнь Вен'Дара, и вину Мен'Тора необходимо сохранить. Я не чувствовал ни удовлетворения, ни страха, только потребность покончить с этим.
Мен'Тор пришел один, и руки его были пусты, когда он встал, глядя сверху вниз на моего друга, словно суровый отец, готовый наказать непутевое чадо.