Спокойной ночи, крошка
Шрифт:
На двадцать шестой день после той ночи в кухне Мэл забыл дома мобильный. После той ночи, когда я поняла, что они что-то замышляют.
Мэл позвонил мне с работы и попросил поискать мобильный дома. Мол, если его там нет, то придется заблокировать карточку и купить новый. Его телефон лежал на прикроватном столике, такой черный, блестящий. Там содержались все его секреты. Я села на кровать, сжимая телефон в руке, и позвонила Мэлу, чтобы сказать, что все в порядке.
— Слава Богу! — выдохнул он.
— Нет, слава скорее мне, — усмехнулась я. — Это же я его нашла.
— Слава Богу и
— Так-то лучше. — Я думала о том, как часто он говорил такое Нове. Как часто он называл ее так.
Я положила телефон на столик и отправилась чистить зубы. Я всегда так поступала в стрессовых ситуациях. И теперь, переминаясь с ноги на ногу, я чистила зубы, старательно не глядя на себя в зеркало.
Когда я проверяла другие его вещи, у меня всегда были, казалось, и добрые намерения. Нужно постирать белье, нужно привести в порядок его одежду и сдать ее в химчистку, нужно прибрать в его машине. Но если я проверю его телефон… Телефон, который Мэл всегда носит с собой? Сделав это, я перейду черту. Я призн'aю, что подозреваю его в измене. Я подозревала его, я была уверена, что он неверен мне… Но если я просмотрю его телефон и найду что-то… Это будет означать, что я искала. Мэл узнает, что я не доверяю ему.
«Может, оставить все как есть?» — подумала я.
«Ты останешься одна, если Мэл влюбится в нее снова», — подумала я.
«Доверься ему», — подумала я.
Я вспомнила его лицо в ту ночь, когда он занялся со мной любовью в кухне. Его пустые глаза. Его душа была в тот момент с другой женщиной. Мэл воспользовался мной. Воспользовался мной, чтобы заняться сексом с ней.
Телефон был в моей руке. Я нажала на кнопки.
У Мэла были пропущенные звонки — почти все от меня. То же самое с принятыми звонками. Я открыла папку, помеченную конвертиком. Что-то вроде электронного письма, только на мобильном.
Сама я никогда не пользовалась мобильными. У меня и телефона-то такого не было. Я не хотела, чтобы это связывало мне руки. А что, если никто не позвонит? А что, если кто-то позвонит, а я не захочу говорить с этим человеком? Слишком много стресса.
В папке «входящие» не было ничего необычного. Никаких сообщений от Новы, лишь парочка от ребят, с которыми он снимал дом до того, как познакомился со мной.
Ничего. Тут ничего не было. Я опустила телефон.
Сердце выскакивало у меня из груди, ладони вспотели, я тяжело дышала. Я будто готова была столкнуться с чудовищнейшим кошмаром своей жизни.
Но все было в порядке. Тут не было никаких доказательств того, что Мэл был с Новой. Что они любят друг друга и собираются жить без меня.
Не знаю, что натолкнуло меня на эту мысль. Если она ему ничего не писала…
Медленно, осторожно я снова взяла телефон, вернулась в папку сообщений и открыла исходящие. Там было семь сообщений. Одно было адресовано Нове. Мэл написал его в ту ночь.
Чувствуя, как колотится сердце, я открыла сообщение. И прочитала его.
«Доброй ночи, радость моя».
Глава 27
После
Мэл сегодня работает допоздна, у него новый проект, а значит, дом в моем распоряжении.
Я так ошибалась в Мередит. Она вовсе не слабая, хрупкая женщина, которой я втайне сочувствовала. Она сильная, спокойная, справедливая. Думаю, я полагала (как и все остальные), что если тебя признали психически больным, то ты неполноценный человек. Человек, которого нужно жалеть. Я всегда боялась этого, потому-то и не хотела, чтобы кто-то знал. Не хотела, чтобы меня кем-то признали.
Я закуриваю четвертую сигарету и протираю глаза.
Я ожидала, что последует какая-то реакция Мередит на мои слова, но не такая. Я закрываю глаза, вспоминая…
Мередит помолчала немного, когда я закончила свой рассказ — вернее, свою исповедь. А потом она опустила руку мне на плечо и сказала: «Наверное, это было так трудно для тебя». Я рассказала Мередит все, даже то, о чем не знал Мэл. Я рассказала ей, что я сделала, что сказала. Как Мэл больше не мог видеться со своим сыном — из-за меня. Но Мередит подумала в первую очередь обо мне.
Я не верила, что мне может быть еще хуже, чем за все эти годы, но сейчас мне хуже. Если бы люди вокруг не были такими хорошими, такими милыми, такими простодушными — может, мне и не было бы так плохо. Может, я не испытывала бы этот постоянный груз вины.
Затягиваясь сигаретным дымом, я задерживала его в легких, задерживала дыхание, будто погружаясь с головой в теплую воду в ванной. Мне часто приходилось делать такое. В особенности, когда я была моложе.
Помню, мама отправила меня к своей сестре, чтобы сделать то, что должно быть сделано, да так, чтобы папа ничего не узнал. Мэри, конечно, посчитала, что это «ужасно несправедливо» — меня отправляли в гости «на каникулы», в то время как я ничем этого не заслужила. Я навлекла боль, и позор, и сплетни на нашу семью. Даже когда мама объяснила ей, что я больна, Мэри все равно злилась на меня.
Когда я вернулась от тети, единственным местом, где я могла оставаться в одиночестве, была ванная. Я напускала воды в ванну, запирала дверь и погружалась в воду. Я чувствовала себя словно в невесомости. Будто я плаваю в космосе, и там нет звуков, нет чувств, нет огромной дыры во мне, дыры, оставшейся после того, как из меня вырвали то, что было там. Вырвали против моей воли. Наверное, я приняла бы то же решение, если бы у меня был выбор, но никто — даже доктор, который был так мил со мной, — никто меня не спрашивал. Они просто делали то, что д'oлжно. Они заставили меня.
Я очень хорошо научилась задерживать дыхание. Чувствовать невесомость. Чувствовать небытие.
Так продолжалось до тех пор, пока мой отец не выбил дверь в ванную — я слишком тихо сидела там уже долгое время.
И меня вырвали из невесомости, из небытия, вокруг слышались крики, вода была алой… И я впервые очутилась в одном из таких мест.
После этого мне не разрешали запирать дверь в ванную. Я начала жизнь заключенного. Они словно держали меня в заложниках. И все двери были открыты.