Спор о варягах
Шрифт:
В 1747 г. был принят новый «Регламент» Академии наук, в котором гуманитарный разряд не был предусмотрен, а члены Академии были разделены на академиков и профессоров. Профессора должны преподавать в академическом университете, не исключая и гуманитарные науки. От этой перестройки профессор Миллер, пожалуй, выиграл: ему было пожаловано увеличение оклада и звание историографа России, а также должность ректора академического университета (таким образом, он стал первым росийским историографом и первым ректором первого российского университета!) — в обмен на принятие российского подданства. А переписку с заграницей он должен вести отныне только через канцелярию Академии наук. В 1748 г. академик Гмелин уехал за рубеж,
Затем последовал эпизод, который тогда имел мало касательства к археологическим материалам, но он затрагивал тему, которая в наше время приобрела злободневное звучание именно в археологии — тему этногенеза и норманнский вопрос.
В марте 1749 г. Ломоносову и Миллеру было поручено выступить на торжественном собрании Академии 6 сентября, в день тезоименитства императрицы Елизаветы. Рекомендуя Ломоносова президенту, Шумахер мотивировал это так:
«Очень бы я желал, чтобы кто-нибудь другой, а не г. Ломоносов произнес речь в будущее торжественное заседание, но не знаю такого между нашими академиками... Оратор должен быть смел и некоторым образом нахален... Разве у нас, милостивый государь, есть кто-нибудь другой в Академии, который бы превзошел его в этих качествах?»
О Миллере же было сказано так: «у него довольно хорошее русское произношение, громкий голос и присутствие духа, очень близкое к нахальству!»
Шумахер, конечно, не без задней мысли столкнул лбами обоих «нахалов» (Пекарский 1873: 402).
Ломоносов, искушенный в писании од, сочинил похвальное слово императрице Елизавете, и к нему не было претензий. Между прочим, он влагает в уста императрице такое обращение к подданным: «Я видеть Российскую Академию из сынов российских состоящую желаю». Ломоносов всячески желал внушить властям, «что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать». Он боролся за доминирование в Академии. Немецкие члены Академии намек собрата поняли, но смолчали.
Миллер же подошел к своей задаче со всей серьезностью историка. Он подготовил латинскую речь о происхождении русского народа и его имени, в которой он, используя выводы своего старшего коллеги Байера, объективно и критически проанализировал бытовавшие в средневековых российских сочинениях байки о происхождении русского народа от библейских героев, или от вымышленного Руса. Он использовал летописную легенду о призвании варягов и все доступные ему данные об участии варягов (норманнов) в создании русского государства и о северном, скандинавском происхождении имени «русь». Шумахер подверг диссертацию сомнению и предложил академикам «освидетельствовать, не отыщется ли в оной чего для России предосудительного?» При рассмотрении речи многие коллеги выступили против ее произнесения на собрании, особенно Ломоносов, Крашенинников и Попов, которые соперничали с немцами в Академии и готовы были трактовать выступление Миллера как зловредный выпад против славян. Они сформировали жупел норманизма, продержавшийся более двух веков.
16 сентября Ломоносов представил свой первый отзыв на «скаредную» диссертацию Миллера. Он обвинил Миллера в том, что тот цитирует больше иностранных ученых, а «российских авторитетов не токмо просто, но не редко и с поношением опровергает» (позже это обвинение в точности повторялось в сталинское время гонителями космополитов). Ломоносову показались «темной ночи подобными» стремления Миллера опровергнуть происхождение Москвы от библейского Мосоха, а россиян от реки Росса. «Правда, что г. Мюллер говорит: прадеды ваши от славных дел назывались славянами, но сему во всей диссертации противное показывать старается, ибо на всякой почти странице русских бьют, грабят, благополучно скандинавы побеждают...»
Торжественное собрание было отложено. По требованию Миллера назначено разбирательство «в генеральном собрании без всякого пристрастия».
Ломоносова со товарищи поддержали Теплов и Шумахер. 19 октября Шумахер злорадно пишет Теплову, фавориту президента Академии Разумовского, что Миллер избрал предмет скользкий, и придется его поправлять: «гг. профессора и адъюнкты трудятся теперь над диссертациею г. Мюллера и в понедельник начнут битву. Я предвижу, что она будет очень жестокой, так как ни тот, ни другие не захотят отступиться от своего мнения».
Чрезвычайно интересно дальнейшее напоминание Шумахера о том, как он сам предупреждал Миллера и как именно рекомендовал ему развивать тему в «диссертации»:
«Помню, что я утверждал, что она написана с большою ученостью, но с малым благоразумием. Это оправдывается, г. Байер, который писал о том же предмете в академических Комментариях, излагал свои мнения с большим благоразумием, потому что употреблял все возможные старания отыскать для русского народа благородное и блистательное происхождение, тогда как г. Мюллер, по уверению русских профессоров, старается только об унижении русского народа. И они правы. Если бы я был на месте автора, то дал бы совсем другой оборот своей речи. Я бы изложил таким образом:
происхождение народов весьма неизвестно. Каждый производит их то от богов, то от героев. Так как я буду говорить о происхождении русского народа, то изложу вам, милостивые государи, различные мнения писателей по этому предмету и потом выскажу мое собственное мнение, поддерживая его доказательствами, довольно — по крайней мере по моему рассуждению — убедительными. Такой-то и проч. Я же, основываясь на свидетельствах, сохраненных шзедскими писателями, представляю себе, что русская нация ведет свое начало от скандинавских народов. Но, откуда бы ни производили русский народ, он был всегда народом храбрым, отличавшимся геройскими подвигами, которым следует сохраниться в потомстве. По краткости времени, мы коснемся только замечательнейших, отложив прочие до другого случая.
Здесь бы он мог говорить о подвигах князей, великих князей, царей, императоров и императриц. Но он хотел умничать! НаЬеа! $161! (Вот и получил!) Дорого он заплатит за свое тщеславие!» (Пекарский 1960: 56-57).
30 октября он добавляет: «профессор Мюллер теперь видит, что промахнулся с своею диссертациею Эе опд1пе депИз ги$$1сае (0 происхождении русского народа)... Мне сказывали, что когда Попов говорил Мюллеру: 1и, с1ап$$1*те аи1:ог, поз^гат деп1:ет 1пГагти*а аЖааз (ты, яснейший автор, обесславил наш народ), то тот почти лишился чувств» (Пекарский 1970: 57).
Таким образом, Шумахеру суть спора была безразлична, научная истина тоже, а выше всего он ставил дипломатичную тактику, хитроумную подачу, угодливый характер изложения. «Тщеславием» Миллера и его «желанием умничать» Шумахер называл стремление ученого быть серьезным историком, устанавливать научную истину. С назиданиями Шумахера был вполне согласен профессор Тредиаковский: «Благоприятность и предосторожность требуют, чтобы правда была предлагаема некоторым приятнейшим образом. Гибкая, говорю я, и удобообращающаяся поступка приобретает множество другое». Поэтому он предлагал в историческом повествовании кое-что «переменить, исправить, умягчить, выцветить» (Бахрушин 1999: 32).