Спорим, будешь моей
Шрифт:
Не замечал за собой никаких отклонений, но этот ее вид меня капитально вставляет.
Воспаленным взглядом на ней зависаю. Смотрю и с некоторым удивлением ощущаю, как помимо возбуждения что-то другое нутряк распирает. Быстро распознаю, потому что не мудак, и к некоторым представителям женского пола в разной степени тяжести подобное периодически испытываю. Все-таки у меня мать, три сестры и Любомирова. Это, черт возьми, та самая особенная теплота, которую еще можно обозвать крайне сопливым словом – нежность. Ничего зазорного,
– Зачем ты пришел? – отмирает Лиза. Пока движется ко мне, напряженно слежу за тем, как во время ходьбы покачиваются ее бедра. – Убирайся немедленно, – в задушенном шепоте улавливается паника.
По собственной инициативе ко мне прикасается. Правда, лишь затем, чтобы оттолкнуть. Словно электроды дефибриллятора к груди прикладывает. Вжимает и пробивает, заводя из-за нее же тормозящее сердце. Теперь оно маслает, как бешеное. Это, само собой, вызывает опасение. Потому что эту силу нужно куда-то сливать, а Богданову мне трогать вроде как нельзя. Я обещал.
– Артем… Ты меня слышишь? Уходи сейчас же! Не дай Бог тебя кто-то поймает!
Перехватываю ее ладони и, как ни костерю себя, выворачиваю ситуацию в свою пользу.
– Пойдем со мной.
– Ты в своем уме?
Поймав ее взгляд, усмехаюсь.
– Ненадолго. Час, и я тебя верну. Обещаю. Никто не узнает.
Лиза ненадолго замолкает. Жду, что продолжит возмущаться. Но она удивляет, когда выказывает одно лишь сомнение:
– Ты не можешь обещать, что никто не узнает.
Произвожу быструю аналитическую перестройку и уточняю:
– К вам ночью кто-нибудь заходит с проверками?
– Нет… Но…
– Вот и ответ.
– Я все равно не пойду, – отсекает, будто опомнившись. – Это плохо.
Черт, мне приходится быть козлом. Иначе до нее не достучаться. Никак.
– Не пойдешь, я тоже останусь. До утра. И спать буду в твоей кровати.
– Ты… – выдыхает ошарашенно и замолкает. Не знаю, что подавить пытается, но вскоре тем же отрывистым шепотом сообщает: – Ты самый невыносимый человек, которого я знала!
– Окей, – принимаю этот спич. И подгоняю: – Давай, пойдем уже. Один час, и я свалю.
Но Дикарка колеблется. Косится на кровать сестры и, вероятно, прикидывает, стоит ли ее разбудить. Я не напрягаюсь. Знаю, что примет правильное решение. Только время тянуть не стоит.
– Ничего плохого я с тобой не сделаю, – даю дополнительные гарантии.
– Клянешься?
Очевидно, для нее это много значит.
– Клянусь.
Наконец, Лиза шумно переводит дыхание и выдает:
– Жди снаружи. Мне нужно одеться.
Пиздец как тянет улыбнуться. Вот просто разрывает. Причем откуда-то изнутри. Взлетает первый фейерверк. Блядь, первый, потому что, знаю, даже без секса и какой-либо плотской возни получу от Богдановой кайф.
Отступая, напоследок ее оглядываю. Закусываю угол губ, чтобы сдержать ухмылку. Хватит того, что взглядом выдаю.
Сука, как же я хочу ее… Никогда так не накрывало. Я, вроде как, с головой всегда дружил, но с Лизой то и дело опасаюсь, что слетит контроль.
– Охуенный скафандр, Дикарка, – одобряю, выставляя оба больших пальца. – Мне нравится.
Возмущенный вздох – последняя реакция, которой я удостаиваюсь, прежде чем выпрыгнуть на улицу. Отхожу под дерево и с прорвавшейся туповатой улыбкой застываю в ожидании.
Знаю, что не обманет. Но, черт возьми, когда появляется, сердце все равно словно безумная зверюга заходится. Едва встречаемся взглядами, рвется с цепи. Перекрывая дыхание, необычайно агрессивно бомбит в ребра.
– Готова?
Богданова в ответ только кивает.
Беру за руку и увожу, хотя положить хочется прямо там. Не печет, что под ногами лишь трава, а за стенкой спят ее родители.
Блядь, я либо превращаюсь в скотину, либо реально слетаю с катушек.
– Куда мы?.. – спрашивает Лиза, едва только немного отходим от ее дома.
Не сразу определяюсь с ответом.
Поворачиваюсь. Смотрю на нее, заторможенно моргая. В груди что-то толкается. Да с такой силой, что не только ребрам прилетает. С дребезгом по всему телу идет. Выдавая излишки эмоций, сжимаю тонкие пальцы. Дикарка вздрагивает и, заставляя меня в очередной раз охренеть, выплескивает столь чувствительную реакцию, будто я что-то запредельное с ней творю.
Это просто руки… В моем извращенном понимании подобный контакт – пустая шняга. Но, блядь, долбит дрожью, и весьма ощутимо.
– Пройдемся, – хриплю в ответ.
Отворачиваясь, прочищаю горло.
Пока не оказываемся в темном парке, не рискую смотреть. Потом же… Мать вашу, на фоне стойких ассоциаций с таким размахом накрывает, что я буквально сразу же голову теряю. Качая какие-то животные инстинкты, преграждаю Богдановой путь.
В напряженной спине один из заклинивших позвонков до скрипа хрустит. Отмечаю это мимоходом и наклоняюсь. Ртом взволнованный выдох Лизы ловлю.
Почти соприкасаемся губами. Притягиваемся медленно, но неизбежно. Словно магниты. Двусторонне.
– Ты что… – в голосе Дикарки четкими риффами страх сквозит. И в глазах он горит. Это отрезвляет, как ушат холодной воды вываленной прямо на голову. – Ты обещал… Дважды…
Горечь разочарования прикрываю ухмылкой. И отстраняюсь, конечно. С трудом разжимая заржавевшие пальцы, выпускаю ее руку. Отшагивая назад, сую ладони в карманы джинсов.
– Хорошо, – протягиваю сипло и на самом деле неопределенно. – Что я получу взамен?
Богданова охает и, содрогаясь, обхватывает себя руками. Я хочу… Хочу, чтобы это были мои руки. Обнимать ее. Согревать. Успокаивать. Распалять.