Спорим, будешь моей
Шрифт:
– Я вышла с тобой, – выдает она чересчур высоким взвинченным тоном. Пытается звучать строго, но получается слабо. – Разве не этого ты хотел?
– Не только этого, Лиза. Что прикажешь делать теперь? – вопреки всем установкам, снова шагаю к ней. Нависаю. Единственное, что не прикасаюсь. – Стоять и смотреть на тебя? – снова дыханием сливаемся. – Долго я так не смогу, – хриплю на пониженных.
– Тогда я уйду…
– Ты не можешь уйти. Уговор был на час.
– Но ты тоже поклялся…
– Сними с меня эту клятву.
– Нет! – выпаливает с такой горячностью, словно я предложил ей полконтинента снести.
Ржу, хоть мне и невесело. Искрят в груди те самые фейерверки. Готовятся взлететь.
– Тогда рассказывай, – приказываю я.
– Что рассказывать?
– Кто ты такая, Лиза Богданова? И о чем мечтаешь?
– Я… – жестко теряется. Не ожидала, понимаю. Десяток секунд пробегает, прежде чем она сдавленно открещивается: – Ни о чем я не мечтаю.
– Так не бывает. Все о чем-то мечтают, – делюсь своими размышлениями. И без пауз спрашиваю: – Мне кажется, или ты покраснела?
– Тебе кажется!
– Нет, все-таки не кажется, – искренне забавляюсь я.
Смех грудь и горло продирает. Огонь на фитилях фейерверков пересекает критическую отметку.
– Ты не можешь этого видеть!
– Мне не нужно видеть, – парирую я. Выдергивая ладони из карманов, для себя самого неожиданно обхватываю девчонку руками и крепко притискиваю к груди. Ощущаю ее всем телом. И вот тогда-то эти салюты взлетают. Со свистом и огненным жжением. Вытягивая душу под самое небо. Прижимаюсь губами к Лизиному виску и выдыхаю: – Ты мечтаешь обо мне, Дикарка? Я угадал?
Она цепенеет. Крайне долго никаких признаков жизни не подает. У меня даже мелькает опасение: отключилась. Только собираюсь в лицо заглянуть, упирается ладонями и начинает всячески брыкаться.
– С меня хватит! – позволяю себя отпихнуть, потому что девчонка реально разъярена. Несколько раз припечатывает меня в грудь, даже когда я отступаю. – Нельзя было с тобой выходить… Нельзя!
– Ты чего, блин…
– Я не знаю, почему ты выбрал меня, но, пожалуйста, хватит уже… Хватит! Перестань со мной играть. Найди другую! Уверена, желающих будет очень много.
Ее злость и какое-то одурелое отчаяние странным образом сворачивают мне душу. Чувствую, что тоже завожусь. Хрен знает, обоснованно или нет… Срывает все заслонки.
– Я хочу тебя, – как никогда прежде давлю интонациями.
– А я тебя – нет! – выкрикивает так громко, что оглушает. Долгие секунды в опустевшей голове тянется звоном. – Пойми ты, Чарушин! Не дурак ведь?!
Пережимает все нервные узлы. До чертового, мать вашу, замыкания.
– Не дурак, – отзываюсь мрачно.
– Ну так… Отвали, наконец!
– Это все? – якобы спокойно спрашиваю я.
В ожидании ответа с силой закусываю губы и дышать прекращаю. Знаю, что лжет. Все ее реакции свидетельствую совсем не о том, что она несет. Но, блядь, я ведь тоже не железный. Знаю, понимаю, и все равно теряюсь. Задевает с немыслимой силой. Не могу сходу заглушить. Топит, вопреки всем здравым мыслям.
– Нет, не все… У меня… У меня жених есть!
– Врешь, – выталкиваю без каких-либо пауз.
Уверенно и твердо. Только вот… Застревают в груди ее слова. Протолкнуть не могу. Поджигают они какую-то чувствительную точку. Быстро ползет эта боль по всей груди.
– Нет, не вру. Ты же знаешь, что не умею, – тарахтит так же уперто, безумно сверкая глазами. – Его зовут Павел Задорожный. И… Я люблю его, – судорожно и крайне громко вздыхает. – Вот теперь все.
Пока я, находясь в жестком ступоре, соображаю, какие слова можно сложить в адекватный ответ, Богданову словно ветром из парка выносит.
Глава 16
Я только посмотрю на него…
Не знаю, поверил ли мне Чарушин, или же ему просто надоело… Все прекращается. Артем не появляется в парке, не вламывается ко мне домой, не пытается меня где-то подловить… Молчит даже телефон. Стоило бы выдохнуть с облегчением и порадоваться, но вместо этого мою грудь раздирает какая-то сумасшедшая и абсолютно непреодолимая грусть. Я не могу спать, не могу есть, не могу сфокусироваться и хотя бы десять минут думать о чем-то, кроме…
«Ты мечтаешь обо мне, Дикарка?»
Да, мечтаю. Как ни страшно и стыдно признавать, так и есть. Едва я лишь воскрешаю в памяти лицо Чарушина, сердце сжимается. И через секунду заходится, словно пойманный в клетку зверь. Дико. Отчаянно. Неугомонно.
А стоит вспомнить взгляд, улыбку, голос… И то, как целовал… Пусть грубо, но так искренне, так страстно и так жадно это было. Как забыть?
«Следующий поцелуй – твой…»
Если бы я могла только…
«Если бы могла, поцеловала бы?», – сама себя этим вопросом в ступор вгоняю.
Чарушин меня чем-то заразил. Заколдовал же… Боже, как я должна с этим бороться? Ни одна молитва не спасает.
Мы все равно смотрим друг на друга. Откровенно, интенсивно и долго, пока не приходится разойтись в разные стороны.
Какое-то время я пытаюсь убедить себя, что Чарушин просто занят. Вернулся его лучший друг, сын нашего ректора – Кирилл Бойко. Но на самом деле с ним я Артема редко вижу. Зато с этой девушкой все чаще. Даже по утрам Чарушин с остальными парнями на паркинге не зависает. В это время завтракает с блондинкой в нашем кафетерии. Я только недавно узнала, что она сводная сестра Бойко. Наверное, нет ничего удивительного, что Чарушин в нее влюбился. Или как это у них называется… Честно говоря, слово «любовь» в нашей академии я ни от девчонок, ни от парней никогда не слышала. Разговоры у них очень откровенные, но точно без «любви». Это что-то другое… То, о чем мне думать не стоит.
– Лиза, ты такая грустная, – шепчет в один из вечеров Соня. – Это из-за Чарушина?
Мне хочется на нее разозлиться, одернуть, наругаться… Но я остаюсь в том же положение, что и до этого вопроса. На спине, с прижатыми к груди ладонями. Разглядываю бегающие по потолку тени.
Сглатываю, прежде чем спокойно ответить:
– Живот болит.
– Принести таблетку?
– Нет. Я уже приняла одну на ночь.
– Все равно ты какая-то не такая…
– Соня, – сержусь, наконец. Тоном и взглядом ее осаждаю. – Читай свою книжку!