Спорим, будешь моей
Шрифт:
Следующей парой у нас стоит физкультура, и хоть я ее терпеть не могу, сегодня радуюсь возможности сбросить напряжение. Дождавшись, когда раздевалка полностью освободится, быстро переодеваюсь в спортивный костюм. По ощущениям он садится плотнее, чем в прошлом году, и это, безусловно, вызывает у меня беспокойство.
К зеркалу подбираюсь с опаской. И тут сокрушенно охаю.
Почему я не додумалась примерить форму дома?
Наверное, потому что не заметила каких-либо изменений в своей фигуре. Зато в костюме отчетливо вижу, что бедра и зад округлились.
Время поджимает, и я, глубоко вдохнув напоследок, бодрым шагом покидаю убежище. По дороге в спортзал убеждаю себя, что никто на меня не обратит внимания. Судя по тому, что носят другие девушки, плотность прилегания моего костюма в принципе только мне кажется критической.
И все равно я чувствую себя некомфортно.
Возможно, было бы лучше, если бы я себя хотя бы не видела. Но я увидела, и стереть эту информацию пока не удается.
Какой кошмарный все-таки день! Скорей бы закончился…
Едва я вхожу в спортзал, забываю о своей неудачной форме одежды. Машинально скольжу взглядом по помещению и ошарашенно замираю.
Он.
Что он здесь делает?
Собственно, разговаривает со своими друзьями-придурками.
Что они все здесь делают?
С трудом соображаю и прихожу к очевидному выводу – из всех академических групп именно их группу в этом году поставили вместе с моей на физкультуру.
Господи! Да за что мне все это?!
Как такое вообще возможно? Раньше совмещали только в пределах одного потока. Как так вышло, что в этом году второй курс соединили с третьим?
Мне следовало бы прямо сейчас прочесть молитву, потому как я впервые чувствую, что люто ненавижу весь мир. Мне придется видеть Чарушина трижды в неделю на протяжении всего семестра. Как я должна на это спокойно реагировать?
Звучит сигнальный свисток – Кирилюк созывает всех на построение. Зная гнусный характер преподавателя, все без промедления бросаются выстраиваться. Я же не сразу способна пошевелиться.
Чарушин оборачивается, окидывает меня вопиюще-распущенным взглядом, ухмыляется и бесстыдно подмигивает.
Наверное, я все же сегодня умру, ибо жар и тремор можно считать непроходящими показателями моего физического состояния. Я когда-то слышала, что на нервной почве может развиться эпилепсия. Может, я уже близка к первому приступу?
Тогда что за чувство так странно-сладко томится в груди? Это ведь точно не признаки чего-то плохого?
«Боже, это грех», – думаю я, и мне становится еще хуже.
Знобит и бросает в жар с одуряющей стремительностью. Из Африки к Северному полюсу за секунду, понимаете? От этого совершенно точно можно сойти с ума!
От него… От Чарушина.
Центр зала пустеет, и он лениво шагает в самое начало образовавшегося строя. Мне приходится отмереть и двинуться к своей привычной позиции – в хвост. Пока иду, взгляд опускаю и губы до крови закусываю. Клянусь, что стук моего сердца звучит сейчас гораздо громче, чем шаги. Мне кажется, что все в зале смотрят исключительно на меня. Но, что на самом деле убийственно-будоражащее, смотрит он.
Чарушин…
Хочу забыть эту фамилию. Забыть, как он выглядит. Забыть все, что он делал.
Если бы только это было возможно…
Занимаю свое место – четвертая от края. И пока Кирилюк проводит перекличку, чувствую себя в некоторой степени в безопасности. И все равно, непрерывно кружится голова и натужно гремит сердце. Несколько раз возникает ощущение, что лишусь сознания.
– Десять минут на вольную разминку. После Чарушин, Фильфиневич, Шатохин и Георгиев наберут команды по двенадцать человек и проведут смешанные игры. Две команды останутся в зале. Остальные – на стадион.
Так, ну, ничего страшного. Пойду к любому из этих придурков, только бы не к Чарушину.
– Смешанные – это значит, что девочки с парнями в одной команде? – жеманничает кто-то из девчонок.
– Именно это и значит, Краснова, – отвечает, как всегда, резко тренер.
– А играть во что хоть? – пищит другая девчонка.
– В баскетбол! – орет Кирилюк, вероятно, считая, что для нашей академии выбор очевиден. Подув в свисток, громоподобным голосом командует: – Вперед!
Для разминки я забиваюсь в самый дальний угол. Однако даже это не спасает меня от повышенного внимания со стороны Чарушина. С любого расстояния он приводит меня в состояние невыносимого стресса. Как ни отворачиваюсь, чувствую, что смотрит. Так еще… Нет-нет, и зачем-то проверяю свои догадки. И, едва мы лишь на мгновение сталкиваемся взглядами, искры летят.
Что за проклятие?
Как я должна с этим справляться?
«Не смотри на него», – приказываю себе.
Задыхаюсь от волнения и все равно смотрю. В груди непрерывно клубится жар. Распространяется по всему телу. Странными судорогами скатывается вниз живота. Сводит там жгучим спазмом до боли. Сводит и отпускает. И вот в тот миг, когда отпускает, какое-то поразительно приятное тепло там разливается. Облегчение? Успокаиваю себя так.
Когда приходит время собраться снова всем вместе, я забиваюсь в самую гущу толпы. Но, к моему ужасу, не мы решаем, к кому в команду пойти.
Капитаны выбирают. Чарушин первый.
Господи, пусть он обо мне не вспомнит… Пусть окажется тщеславным козлом, которому важна лишь победа. Все знают, что я не умею играть. Есть много других хороших…
– Богданова, – сильный голос Чарушина уверенно рассекает сгустившийся надо мной воздух.
Вздрагиваю, напряженно сглатываю и, наконец, осознаю, что все мои волнения только начинаются.
Глава 6
Если бы ты обо мне не думала, то и реакций бы этих не было.