Спортсмены
Шрифт:
Так и у Бориса Лилова сказалось «ямщицкое», и он, вполне городской мальчик, выросший в центре Москвы на улице Герцена, перешел на улицу параллельную, Поварскую (теперь Воровского), а там был манеж Осоавиа- хима. И тут надо представить себе, куда попал этот мальчик, чтобы понять его дальнейшую судьбу.
Мало того, что особый мир. Охота и рыбная ловля тоже, конечно, миры, и очень особенные, но все же по завершенности и замкнутости это не идет в сравнение с конюшней. Кроме того, по «возрасту», историческому «возрасту», особенно тогда, с конниками не шли в сравнение никакие другие спортсмены. Другие виды спорта находились в иной фазе своего исторического развития. Они еще только росли, развивались, а некоторые и вовсе не родились. Конники - это была сложившаяся среда.
Он выполнил «Ворошиловские нормативы», был зачислен в кавалерийскую часть, но в самом деле воевать ему не пришлось, все-таки молод, и в бой его не спешили посылать. После войны Лилов поступил в конноспортивную школу общества «Пищевик», соперничать с которым по классу езды долгие годы могли только кадровые офицеры-кавалеристы. Если Поварская посадила Лилова в седло и выучила его ездить, то на манеже «Пищевика» Лилов стал Лиловым, тем вдохновенным творцом прыжка, какого не забудут все любители конного спорта.
Потом Борис Михайлович вернулся в армию и отправился в Новочеркасск, где закладывались основы нашего ныне сильнейшего конноспортивного клуба - ЦСКА. Когда-то Новочеркасск вроде бы считался «столицей казачества», но также являлся он, безусловно, одним из центров искусства верховой езды. Там был не то чцо манеж, а просто-напросто конный заповедник, бастион, толстые стены которого при любой жаре сохраняли подходящую для лошадей температуру. Там формировался «цвет» советского кавалерийского офицерства. Там были курсы усовершенствования кавалерийского командования, так что придется напрячь все силы фантазии, чтобы вообразить, что за зрелище являла собой смена отборных всадников, выполнявших «испанский шаг», пьяффе и все прочие приемы высшей школы. Видевшие эту феерию, говорят теперь: «Вам, дескать, не видать таких сражений...» Добавим только, что в эту же смену входил воспитатель мировой чемпионки Елены Петушковой - Григорий Терентьевич Анастасьев... По мере сокращения кавалерийских частей расформированы были и эти курсы, но «закваска» особенная, новочеркасская, сохранилась, и не случайно на заповедном манеже сложилась блистательная четверка: Лилов - Фаворский - Распопов - Шабайло, поднявшая наш конный спорт на мировой уровень.
О том, что представлял собой в те годы Борис Лилов, можно судить по результатам хотя бы одного, 1955 года: Лилов - чемпион СССР (в который раз!), но, кроме того, он выигрывает подряд четыре конкурса, в том числе «Охотничий» (55 всадников), Кубок СССР (40 всадников) и «Высший класс» (25 всадников).
В чем же заключалась сила Лилова, его «секрет»?
– Кто? Лилов? Борька?
– Да, чем он брал?
– Руки, - вот все, что отвечает на это мастер-наезд- ник, победитель многих традиционных и именных призов, сын наездника, брат наездника, «живая история» призового дела.
А Фаворский, напротив, рассказывает очень много. Вспоминает, как шумел вокруг них Париж, как в Лондоне подошел к ним сухонький старичок полковник Павел Родзянко, один из участников команды, взявшей Золотой кубок. Но доходит очередь до Лилова, и Фаворский произносит тоже лишь:
– Руки.
Еще есть один спортсмен, который прекрасно знал Лилова. Он начинал вместе с ним. Подобно тому как на манеже ЦСКА сложилась замечательная четверка, у них была хотя и совсем юная, но победоносная тройка - Борис Лилов, Владимир Микоян и Константин Гриднев. Владимир Микоян был постарше, он пошел воевать летчиком и погиб, а Лилов с Гридневым, оставаясь друзьями, разошлись по разным командам. Гриднев тоже незаурядный конкурист, чемпион Москвы. Теперь же он ведет спортивную секцию на конном заводе...
– Борис?
– произнес Гриднев, и тень пробежала
Но потом он улыбнулся и сказал:
– Руки.
Последняя инстанция - чемпионская чета Левиных, с которыми Лилов вместе выступал за «Пищевик».
– Видите ли, - отвечала Александра Михайловна Левина, - это была великолепная четверка. И другой такой у нас пока нет. Каждый из них был по-своему кон- пиком высшего класса. У Фаворского идеальная посадка, образцовое управление. Я всегда любовалась им, когда он прыгал. Распопова я знаю меньше, но сомнения нет, что он одаренный всадник. А Шабайло, единственный из них, до сих пор еще остается действующим спортсменом. Он за прыжки занесен в «Золотую книгу» города Гамбурга. Что же касается Лилова, то у него в езде было много и неправильного. Он действительно сидел порочно. Не всегда нога у него оставалась в точности там, где должна быть при прыжке нога всадника: каблук уходил слишком назад. Но было у него и одно преимущественное качество... Реакция.
Итак, «руки» и «реакция». Попробуем расшифровать, что же обыкновенно вкладывается у конников в эти магические понятия. А тут поистине некая мистика, н мы подходим к тем «пределам поэзии, - как это говорил Толстой, - которые обсуждать отвлеченно нельзя». «Анализировать этого, по-моему, нельзя, - говорил Толстой, - но это всегда чувствуется». Он имел в виду литературное творчество, но что за письменным столом, что в седле, творчество есть творчество. И все эти «руки» и «реакция» называются еще у конников «чувством лошади». Есть это чувство - есть и настоящий конник, нет «чувства лошади» - ничего нет!
Показателем тут служит прежде всего сама лошадь. Она на это чувство отзывается очень чутко. Если лошадь доверяется всаднику полностью, если она не только послушна ему, не только выполняет указания повода и шпор, но составляет со всадником как бы одно целое, то, стало быть, всадник этот одарен «чувством лошади».
По Филлису (патриарх манежа, автор «Основ выездки и езды»), «tact equestre» («чувство лошади») заключается в инстинктивной тонкости ощущения всадником каждого движения лошади во всей его полноте и вместе с тем во всех его оттенках. Лошадь чуть-чуть «сдала в челюсти», и рука всадника уже отзывается на это, лошадь едва заметно «свалила зад» (идет слегка боком), а нога всадника уже выправляет ее. Всадник - в седле, он не видит всей лошади, что существенно для правильного и продуктивного хода работы задних ног. Так вот, «чувство лошади» состоит в том, чтобы еже- мгновенно видеть перед собой лошадь по-гамлетовски - «очами души».
Как и всякое из чувств, «чувство лошади» таится в натуре человека и составляет его неотъемлемую принадлежность, но уровень и запас этого «чувства» бывают различны - от одного лишь намека, незначительной, хотя и заметной способности, до истинного дарования. Иногда чувство это так велико, что оно определяет личность всадника целиком.
У Филлиса выстроена целая шкала достоинств, желательных для человека в седле. Раньше всего проявляются смелость, хладнокровие. Затем постепенно приобретается «шлюсс», иначе говоря, прочная посадка. «Но до «чувства лошади», - писал эксперт, - еще далеко». О себе «волшебник выездки» говорил, что лишь на последнем этапе целой жизни, проведенной им в седле, он имел основание считать, что у него есть развитое «чувство лошади».
Но это, действительно, уже не одно «чувство», а некая «философия» верховой езды, вырабатываемая с годами и опытом. Самое же это «чувство» проявляется как раз с первых шагов, когда новичок еще только приближается к коню. Наметанный глаз тут же определит, останутся ли конь и всадник разобщены или же, напротив, найдут через «чувство лошади» общий язык. Дальнейшее говорит само за себя. Все садятся в седло, но вот он сидит по-настоящему, как у себя дома, «как на стуле» (говорил Филлис), но это не значит, что он развалился на этом стуле, а значит лишь - с полнейшей естественностью. Все хватаются за поводья, но у этого - «лошадь в руке». У всех почему-то лошади начинают капризничать, а у него одного как шелк. И чем дальше, тем яснее становится - всадник! «Чувство» человек имеет!