Спой для меня
Шрифт:
— Нет, — тихо прошептала я, нарочно улыбнувшись.
— А как же мы, Вика? — Амурский подошел вплотную и развернул меня к себе. Сильные руки обхватили мои кисти, Герман сделал несколько шагов и прижал меня к стене. Удар лопатками отрезвил, и я даже взвизгнула.
— Нет никаких нас! — упрямо выдала ему в лицо и постаралась вырваться.
— Кого ты обманываешь? Меня или себя? Какие игры ты затеяла, а? — Амурский жадно распахнул рот и накинулся на меня, как лев на кусок мяса.
Его губы жадно схватили кожу на моей шее, так грубо, что я задрожала. Он не целовал, не ласкал, не дарил нежность. Я чувствовала, как
Мне так его не хватало. Его рук. Его губ. Его дыхания. Я сорвалась, пропала, сгорела. Одного его прикосновения стало достаточно, чтобы я вновь оживила все воспоминания о теплом и нерушимом в памяти.
— Я так люблю тебя! Так люблю. — Шепот защекотал висок, заставив волоски шевелиться.
Мне пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы выдернуть себя из этого омута. С силой оттолкнула от себя, тяжело дыша. Глупая. Мне больше всего хотелось поддаться. Прыгнуть вновь в его ложь с головой, разбиться в этом пороке, отдать ему всю себя, без остатка. Внутренний голос так и кричал: «Смелее, бери меня!»
Герман отстранился и замер.
— Я никогда больше не буду твоей, Герман. Ты больше не получишь мое тело. — Уверенно выговариваю ему прямо в лицо, смотря исподлобья в зеленые глаза, потемневшие от желания.
— Ты притворяешься, я же вижу, — тяжело басит, сжимая руки в кулаки.
— Ты изменял мне! — чувствую, как и сама руки сжала так, что ногти впиваются в кожу. Сердце уже не бьется в груди, как каменное висит мертвым грузом и щемит в ребрах.
Я вся превратилась в боль. Я вспомнила, от чего бежала. Сначала его приключение с Валесовой Оксаной в Японии, потом секс на работе в тот вечер, когда он обещал всем рассказать обо мне. И как у меня хватило сил простить его в первый раз, если я была уверена, что такое прощать нельзя? Как мне сейчас хватает силы воли его не простить?
Это любовь сожрет меня изнутри. Большая часть моей души уже так изранена, что кровоточит и собственной кровью захлебывается. И я даже чувствую этот металлический привкус во рту, вместе с горечью и жаром.
— Мне кажется, мы уже все решили по поводу моей измены.
— Да, мы все решили. И нам больше не о чем говорить, — поднимаю голову и обхожу мужчину, чтобы поскорее скрыться в кабинете. — До свидания, Герман Александрович!
Как только дверь за мной закрывается, я прижимаюсь к стене и скатываюсь на пол. Закрываю рот рукой, чтобы Амурский не услышал, как больно и громко мне хочется скулить. Этот вой из самой глубины больной души, давит на меня, кажется, я сейчас лопну от его переизбытка. Стараюсь привести дыхание в норму, выждать затишья своих чувств. Только бы он не услышал. Только бы не понял, что я без него умираю.
Этот его поцелуй, его горячие прикосновения к моей коже разбередили все, что я старалась забыть, воскресили из пепла все, что я сожгла.
Слышу, как хлопнула входная дверь. Вот и все, Герман ушел. Я теперь одна. Совсем одна.
От злости из меня вырывается отчаянный крик, и я сбрасываю все документы со стола. Листы А4 иронично падают на пол, и я наконец даю волю слезам.
8.3
Деловые
Герман
Дрянь! Какая же она дрянь!
Так просто не должно было случится.
Чтобы я, матерый бабник, хищник, искусный соблазнитель и подлый извращенец не получал желаемого!
Вика переворотила меня наизнанку и пользовалась этим, моей уязвимостью, моим отношением к ней. Да я бы трахнул ее стоя, прижав к грязной стене чертова бара, но вместо этого я ее отпустил. Позволил вновь сделать мне больно. Так больно, что я опять теряю над собой контроль.
Чувствую, как желваки играют на шее, и как руки так сжались в кулаки, что я готов сам лично уничтожить этого молодого дизайнера. Как он вообще посмел позвать ее на свидание? Как эта сука посмела согласиться? Хотела меня позлить?
Что ж, у нее получилось. Я, блять, очень зол! Так зол, что готов и Малинову отправить вслед за дизайнером.
Достаю из брюк телефон, но меня бьет в приступах крупной дрожи, пальцы немеют, и я роняю его на ковер в машине. Громко матерюсь себе под нос, чем привлекаю внимание Олега. Водитель смотрит с улыбкой, как я копошусь на заднем сидении в поисках мобилы.
Если бы я только мог успокоиться…
Когда нахожу телефон, быстро набираю номер одного из охранников. Вешать на Виктора такое дело не хочу, не поймет он меня. Даже если я объясню, что делаю все это со светлым умыслом и от доброго душевного порыва.
Я просто не могу позволить Вике отправиться на свидание с другим мужиком. Тем более с этим… Петей. Что она в нем разглядела, черт побери? Глупую прическу? Блеск отполированных зубов?
Сука!
— Герман Александрович, Рогов на связи, — доносится из трубки, и я раздраженно рычу в ответ. Слова бесконечным потоком путаются в бестолковой башке, и я не знаю, с чего начать.
— Дело есть. Нужно убрать одного парнишу. — Наконец-то связал бесконечные потоки слов в полноценную фразу.
Перед глазами от злости кровавая пелена, и я готов пеной брызгаться изо рта. Лишь бы ничьи руки не трогали мою девочку. Малинова моя. Моя певица. Моя собственность.
— Какого? — охранник напрягся, даже голос его зазвучал хрипло и неуверенно.
— Дизайнер Петр Ильич Хвастунов. Пробейте по связям. Найдите. Пусть парень полежит в больнице пару недель.
— Все сделаем, Герман Александрович.
Завершаю звонок, чувствую, как сердце пульсирует где-то в горле. Натыкаюсь на взгляд Олега в зеркале заднего вида и довольно усмехаюсь.
Вика
С Петей мы списались ближе к вечеру, когда я успокоилась и шла в театр на репетицию.
Странно, но Петя заставил меня улыбаться после того, что сделал Герман. Я вся пропиталась его цитрусовым ароматом, и теперь он преследовал меня всюду, куда бы я ни шла и что бы я ни делала. Даже после душа я чувствовала его навязчивый аромат, и от этого мне становилось грустно.
Я не могла отпустить Амурского и расстаться с мыслями о нем. Я все еще помнила, как мое тело сегодня отозвалось на его поцелуи, и вздрагивала от бессилия. Я хотела его каждой фиброй своей растерзанной души, а раненое сердце сжималось тисками, когда я вспоминала его колючие прикосновения. Он вновь обжег мой рассудок, поставил на нем свое клеймо.