Спой, маркитантка!
Шрифт:
– Хорошо французы, а вот вам-то за что такие мучения?!
– удивился один из слушающих.
– Ничего, - засмеялась мамка Дина.
– Мы с песнями да верою вперёд шли! Моя Софьюшка так петь может, нигде больше сей красоты не услышите!
– О!
– прокатилось вокруг.
– Пора бы и нам за гитару взяться! И мы петь можем!
Один из полных военных стал сразу наигрывать на гитаре душевную мелодию. Пригласившие Софью сесть вместе гусары расселись вокруг и стали подпевать тому, кто играл на гитаре. Он пел, радуя сердца, а вскоре с ними хором
Много роз красивых в лете,
Много беленьких лилей,
Много есть красавиц в свете,
Только нет мне, нет милей,
Только нет милей в примете
Милой, дорогой моей.
Если б сам Амур был с нею,
Он ее бы полюбил;
Позабыл бы он Психею
И себя бы позабыл, -
Счастлив участью своею,
Век остался бы без крыл.
В ней приятны разговоры,
В ней любезна поступь, вид;
Хоть привлечь не тщится взоры,
Взоры всех она пленит;
Хоть нейдет с другими в споры,
Но везде любовь живит.*
Данило же слушал лишь голос Софьи... Столь волшебным и земным тот казался, столь сильным и нежным, столь родным... Данило любовался его обладательницею всё больше и вновь ловил себя на мысли, что всё, что происходило до встречи с нею, — не было жизнью...
* - Богданович И. Ф., 1786 г.
Глава 8
– Вот видите!
– сразу после песни заявил один из военных мамке Дине.
– И среди нас есть прекрасные певцы!
– И ещё прибавилось!
– воскликнул довольный Серж, указав тут же на будто очнувшегося ото сна друга.
– Данило сам сочинять любит и музыку, и стихи! А уж как запоёт, все дамы влюбляются!
– Да его и за глаза любить можно, - игриво хихикнула одна из подруг Софьи.
– Марта, - прошептала было возмутившаяся Софья, но подругу уже попытался щекотать один из сидевших гусар рядом.
Марта вскочила и бросилась убегать от него, весело догоняющего. Раздолью их будто не было предела. Они смеялись и вскоре, заключив друг друга в объятия, скрылись за шалашами. Только их не стало видно, Софья тут же ушла с мамкой Диной и подругой к своему шалашу, оставшись там стоять.
Они заметили примчавшегося всадника с неким посланием и с волнением наблюдали за происходящим. Посланник тут же был приглашён к общему костру и угощён супом...
– Генерал Балашов был послан к Наполеону на переговоры, чтоб отступил обратно за Неман, - рассказывал он.
– Но тот ответил, что привёл войска не на Неман посмотреть, что напрасно мы, русские, надеемся победить. Когда-то были мы, мол, непобедимы, но теперь войска Наполеона побьют.
– Знаем мы таких петухов!
– засмеялись некоторые из военных вокруг.
– К Москве подобраться планирует, - говорил дальше посланник.
– Спрашивал дорогу! И знаете, что Балашов ответил?... Карл двенадцатый шёл туда через Полтаву!
Здесь смех прокатился вокруг надрывный. Посмеявшись со всеми, Данило отошёл к шалашу, у которой стоял стол с фонарём и принадлежностями, чтобы написать письма. Сев туда, он бросал взгляды в сторону Софьи и что-то записывал на пустом листе бумаги. Севший подле Серж с улыбкой читал, что пишет друг и прошептал:
– Душу так заполнила?! Песню сочиняешь...
– Так близка, так далека, - записывал он дальше, будто отвечая на вопрос, а Серж молчал и следил за появляющимися на бумаге строками:
Ширь полей, простор лугов - как в сказке,
По которым к тебе бреду, к твоей ласке.
На сердце разлилась песня-жалость:
Прикоснуться бы к любви хоть малость.
Так близка, так далека — ты мне,
А подойти, поговорить — всё трудней,
Будто сто преград, как чья-то наглость,
Северных ветров иль гроз шалость.
Не сердись, лишь одари взглядом.
Взор твой нежный так душе сладок.
Как я жил, не видя твои очи?
А как жить теперь — уж нету мочи.
Ширь полей, простор лугов — как в сказке,
По которым вновь к твоей ласке
Так и хочется бежать да выкрасть,
А дорогу жизни счастьем выстлать...
Ночь же не ждала, пришла... Только дописал песню, Данило стал перечитывать её и наигрывать на гитаре. Помотав головой с сочувствием к нему, Серж ушёл спать. Обратившая внимание на оставшегося за столом в одиночестве, освещённого фонарём Данилу, Софья села подле зашивающей одну из форм солдат мамки Дины.
Та будто не заметила коснувшейся печали. Софья же молчала и смотрела на сочинявшего песню Данилу. Мечтательный, красивый казался он ей. Не знала имени его, не знала о нём ничего, но часто замечала вопреки желанию. Чувствовала его внимание к себе даже сейчас, пока что-то писал и наигрывал на гитаре, мельком бросая в её сторону взор...
– Что ты? Села бы, помогла шить, - молвила мамка Дина.
– Потом и спать пойдём.
Но Софья молчала, глядя в сторону Данилы, и он, время от времени поглядывал в ответ, нехотя отводя взгляд то к гитаре, то к тому, что написал на бумаге на столе. Так бы и прошла может вся ночь, но из шалаша вышла подруга:
– Идём купаться? Что-то не спится пока.
Софья тут же согласилась. Она медленно удалилась с подругой к реке, и Данило, дописав песню, спрятал ту в карман на груди. Он медленно отошёл в сторону, потом туда, куда скрылась Софья, и остановился у зарослей, из-за которых мог прекрасно наблюдать за купанием подруг.
Но лишь одна из них волновала его. Оставшись быстро в одиночестве, Софья ещё не покидала воду. В промокшей белоснежной сорочке она казалась хрупкой лебёдушкой. С замиранием души любовался ею Данило...