SPQR V. Сатурналии
Шрифт:
Он быстро учился.
– Нет, не могу, – возразил я. – Я не буду поддерживать Помпея, Цезаря или Красса. Я – республиканец.
– А разве все они не заявляют то же самое?
Гермес все лучше понимал положение дел.
– Конечно, заявляют. Но они лгут, а я – нет. Сулла заявлял, что реставрирует Республику, и доказал это, перебив половину Сената, после чего сделал сенаторами своих приверженцев, независимо от того, выполняли они свои служебные обязанности или нет. Помпея назначили консулом, хотя он даже никогда не занимал выборной должности, вопреки всему конституционному праву и прецедентам! А Цезарь хуже их всех, потому что никто не знает, что он собирается сделать, кроме того, что собирается стать диктатором!
– Знаешь, – сказал Гермес, – твой голос замечательно тут звучит, я имею в виду – то, как он отдается эхом от стен.
– Принеси мне полотенце, – велел я, после чего устало выбрался из горячей ванны и прошел к массажным столам.
Час спустя, одетый, размассированный и умащенный свежим маслом, оставив позади второй испуг за день, я почувствовал, что готов возобновить свои похождения. Жизнь в Риме определенно была стимулирующей. Я уже гадал, что у Клодии будет на ужин.
У меня еще оставалось несколько часов перед тем, как придет пора отправляться в дом Целера. Клодия, помнится, любила ужинать поздно. Это считалось скандальным; наверное, поэтому она так и поступала. Что давало мне время нанести еще один важнейший визит.
Дом или, скорее, крепость Анния Милона находилась в перенаселенном многоквартирном здании, что затрудняло прямую атаку на него. Именно так и было задумано. Однажды Милон сказал мне, что выходящий на площадь дом выглядит внушительно, но дает врагам много места, где можно разбежаться и набрать скорость с тараном. Благодаря такой предусмотрительности, он и заработал свою репутацию и звание самого выдающегося бандита Рима. Правда, это звание всегда мог оспорить Клодий.
В то время Милон был союзником Марка Туллия Цицерона. Когда звезда Цицерона закатывалась, блекло и превосходство его сторонника. Вот одна из многочисленных ироний политической и общественной сцены: аристократов защищал Цицерон, хомо новус [23] из Арпинума, чьим любимым главарем банды был Милон, никто из ниоткуда, в то время как представителями простого люда являлись Цезарь и Клодий – оба патриции из чрезвычайно древних и влиятельных семей.
На страже у ворот, как обычно, стоял Бербикс – бывший гладиатор родом из Галлии, хорошо известный в римских судах. У него было удивительно острое зрение, поэтому он отлично подходил для того, чтобы заметить сторонников Клодия на расстоянии и спрятанное оружие вблизи.
23
Хомо новус (лат. homo novus) – «новый человек», человек из незнатного рода или из плебса, получивший высокую должность.
– С возвращением, сенатор, – сказал он, одарив меня щербатой улыбкой.
Я начинал мечтать о том, чтобы люди сказали что-нибудь более оригинальное.
– Милон дома? – спросил я.
– Он всегда дома, кроме тех случаев, когда он на Форуме, – ответил Бербикс. – Его дверь всегда открыта для любого, кто хочет его видеть. Входи.
Он не обратил внимания на кинжал у меня под тогой. Я был одним из немногих людей, которым разрешалось входить к Милону с оружием. Не то чтобы кто-нибудь, с оружием или без него, представлял большую угрозу для Тита Анния Милона Папиана. К нему было так легко попасть отчасти из-за расчетливой политической прозорливости, а отчасти из-за того, что он хотел, чтобы люди думали о нем как о трибуне. По древнему обычаю двери народных трибунов никогда не закрывались. Милон чувствовал, что его политическая власть растет, благодаря тесному общению с гражданами, а не благодаря дружбе с сенаторами. Он всегда готов был оказать людям услугу, но, конечно, ожидалось, что в ответ они окажут услугу ему самому.
Когда я вошел, Тит Анний сидел за маленьким столом вместе с каким-то субъектом с суровым лицом, одетым в сенаторскую тогу. Этот человек показался мне знакомым. Вместе с Милоном он просматривал свитки, похоже, со списками имен. Когда я вошел, хозяин дома поднял глаза, и по его лицу расползлась широкая улыбка.
– Деций!
Он вскочил и обхватил мою сравнительно миниатюрную руку своей огромной лапищей – его ладонь на ощупь была такой, будто ее покрывали металлические пластины. В юности он был гребцом на галере, и у него так и остались мозолистые руки, свойственные людям этой профессии.
– Я слышал, ты процветаешь, Тит, – сказал я.
– Так и есть, – ответил Милон.
Самодовольство окутывало его, как тога. Такое поведение могло бы быть отталкивающим в другом человеке, но Анний Милон принимал щедрые дары Фортуны, как бог принимает поклонение. Он и выглядел, как бог, что всегда шло ему на пользу, когда дело касалось избирателей.
Повернувшись, Милон показал на своего товарища.
– Полагаю, ты знаком с Публием Сестием?
Теперь я вспомнил этого человека.
– Конечно. Мы оба были квесторами в консульство Цицерона и Антония Гибриды.
Я протянул руку, вспоминая, как это было, и Сестий пожал ее.
– Обычно мы виделись редко, – сказал я. – Помню, тебя выбрали первым и прикомандировали к личному штату консулов. А я занимался казной.
– То был памятный год, – дипломатично выразился Публий.
У него была внешность аристократа, но в то же время и уличного скандалиста. То же самое, полагаю, можно было сказать и обо мне.
Милон хлопнул в ладоши, и один из его головорезов принес поднос с кувшином вина и чашами, а также с орехами, сушеными фигами, финиками, сушеным горохом и тому подобным. Несмотря на свое богатство, Милон не держал хорошеньких служанок, вышколенных слуг или артистов. Каждый его домочадец был способен прекрасно защитить дом и своего хозяина.
– Мы с Публием вырабатываем стратегию на тот год, когда состоятся следующие выборы в трибуны, – сказал он. – Наверное, мы проведем большую часть времени в должности трибунов, исправляя весь вред, который причинит Клодий в год ближайший. Он заставит Цицерона отправиться в изгнание, поэтому нам нужно будет призвать того обратно. Работа предстоит тяжелая.
– У меня только что была странная неожиданная встреча с Клодием, – сказал я, многозначительно посмотрев на Сестия.
– И ты все еще жив? – удивился хозяин дома. – Говори, не стесняйся, Публий не друг Клодия.
Я вкратце пересказал свой странный разговор с давним врагом. Милон слушал со своим обычным напряженным вниманием. Ни один нюанс услышанного никогда не ускользал от него. В конце рассказа он швырнул в рот пригоршню соленого гороха.
– Боюсь, ты не осчастливишь Клодия. Эта гарпия отравила Целера – это так же верно, как то, что солнце встает каждое утро.
– Почему? – спросил я. – Она злобная, она презирала своего мужа, но ей полагалось за кого-то выйти замуж, а Целер был самым удобным человеком из всех, за кого ее могли выдать. У него прекрасный дом, и он во многом разрешал ей поступать так, как ей заблагорассудится.