Спроси себя
Шрифт:
Перед ним стояла судья Градова.
— Мне хотелось бы с вами поговорить.
— Пожалуйста, — сказал Щербак.
— Алексей Фомич… — произнесла Градова и умолкла.
— Я вас слушаю, — напомнил о себе Щербак, не догадываясь о состоянии судьи.
— Вы летали в Кремневку? Это очень важно для меня, — чеканя каждое слово, заявила она. — И для вас тоже.
— Я говорил уже, что летал. Осенью. В гостинице я потом долго вспоминал, когда это было. И представьте себе — вспомнил! Восемнадцатого октября.
— Восемнадцатого?
— Да.
— Вы
— Абсолютно. — И с участием спросил: — А что, вы бывали там?
— Бывала.
— В это время?
— Да. — Градова резко повернулась и зашагала по коридору.
Вечером, когда на улице стало тихо и прозрачно, когда смирился ветер, задремав на крышах, Градова, поразмыслив, пришла к выводу, что не может вести дальше этот процесс, иначе засудит этого подлого летчика.
Ей нужен был дружеский совет мудрого человека. Таким для нее был Александр Павлович, бывший председатель городского суда, юрист больших знаний и опыта. К нему многие приходили за советом, а случалось, что и он сам, познакомившись с запутанным делом, деликатно вступал в беседу с судьей, тактично привлекая его внимание к сложным вопросам, которые не бросались сразу в глаза.
Градова ценила его чуткость, привязанность к людям и с гордостью считала Александра Павловича своим духовным наставником. А когда он ушел на пенсию, не забывала дороги к нему, каждый раз восхищаясь щедростью его сердца. Александр Павлович не ошибся, поняв, что приход Градовой в поздний час не просто визит вежливости, а вызван необходимостью посоветоваться по важному для нее делу.
И хотя она с искренним интересом расспрашивала о его житье-бытье, Александр Павлович уловил удобный момент и сказал:
— Со мной все ясно. В домино на скверике не играю — бог миловал. Пишу учебник «Тактика допроса». — И, коснувшись рукой объемистой рукописи, добавил: — А вот вы мне, мадам, сегодня не нравитесь. Не скрою.
И Градова рассказала о своих треволнениях.
— Давненько меня не баловали такими детективами, — весело сказал Александр Павлович и закурил трубку.
Она ничего не ответила.
— И что же вы хотите предпринять, мадам? — он поднял на нее глаза, продолжая улыбаться тонкими губами.
— Заявить самоотвод.
— Основания?
— Формальных оснований, к сожалению, у меня нет, — грустно сказала Градова.
— Согласен, — подтвердил Александр Павлович, прикуривая погасшую трубку.
— Но мое самочувствие мешает делу. Вы верите мне?
— Еще бы! — Александр Павлович покачал головой и неторопливо заговорил: — Помнится, в студенческом общежитии был у нас парень, который воровал у ребят продукты. И вот, представьте себе, встречаемся недавно — года три назад. И что же? Я к нему испытывал невероятное отвращение. Так и хотелось, знаете ли… А он уже солидный и достойный человек. Вот ведь
Градова вздохнула и странно улыбнулась — рассказы Александра Павловича умели успокаивать людей. Заметив, что его собеседница воспрянула духом, он спросил:
— В процессе судебного разбирательства ваше предположение, что тот самый летчик и ваш подсудимый — одно лицо, подтвердилось?
— Нет.
— Он ваш родственник?
— Нет.
— Вы лично причастны к произошедшей аварии?
— Нет.
— Вы имеете фактические подтверждения, что именно Щербак не вывез вас?
— Нет.
— Значит, мы имеем дело только с догадкой, предположением… Допускаете? А если вы ошиблись?
Градова молча кивнула.
— Я понимаю ваше желание заявить самоотвод, — продолжал Александр Павлович. — Но согласитесь, что самочувствие, вызванное догадкой, не может стать поводом для вашего устранения от участия в процессе.
— Несколько часов назад я говорила с ним…
— И что он?
— Щербак утверждает, что прилетал в Кремневку восемнадцатого октября.
— Вы не верите ему?
— Он сказал правду. В тот день к нам прилетал только Леший.
— Но Лешим мог оказаться любой из летчиков. Довольно распространенное прозвище. И еще вопрос. Зная про свой неблаговидный поступок, зачем ваш подсудимый Щербак точно обозначил злополучный день. Это не сулило ему большой радости. Подумайте. Сей факт должен предостеречь вас от поспешных выводов.
— Возможно, он забыл эту историю…
— Опять догадки, — заметил Александр Павлович.
— Не представил бывшую радистку в роли судьи.
— Можно придумать много версий.
— А подвергать себя столь трудному испытанию — можно? Неужели вы думаете, что я могу забыть тот день?
— При всех эмоциях — закон есть закон. И вы, я знаю, сумеете сохранить свое достоинство? Я бы не санкционировал ваш самоотвод.
— Но закон на моей стороне. Судья не может участвовать в деле, если имеются иные обстоятельства, дающие основание считать, что судья лично, прямо или косвенно заинтересован в этом деле…
— Вот, вот… Иные обстоятельства. А у вас только догадки. И негоже вам, Мария Сергеевна, принимать поспешное решение. А потому советую: поговорите со своими коллегами, обсудите… Кто у вас заседатели?
— Клинков и Ларин.
— Знаю. Ларин даже мою внучку оперировал. Большой виртуоз.
Когда она уходила, Александр Павлович сказал:
— Где-то я прочитал: если вам везет — продолжайте, если не везет, все-таки продолжайте.
На следующий день Градова, убежденная, что проводит свои последние часы на процессе, устроила перекрестный допрос, который тщательно продумала.
— Свидетель Михеев, — спросила она, — ваш водомерный пост причинил ущерб запани, не сообщив одиннадцатого июня уровень воды?