Спроси у Ясеня
Шрифт:
Верба поцеловала меня еще раз, уже стоя на последней ступеньке трапа, перед самым входом в самолет. Я долго не отпускал ее губ, внезапно поняв, что влюбился всерьез, во всем этом нереальном дурдоме лишь она одна по настоящему нужна мне и что я не хочу, не хочу с ней расставаться. Она поняла это все без слов. И сказала:
— Давай не будем разыгрывать финальную сцену из «Итальянцев в России». Сейчас этот трап поедет назад, а ты пойдешь вон туда — где стоит симпатичная девшка в фирменном костюме компании «KLM». Ты должен лететь. За меня не беспокойся. Мы скоро опять увидимся! Я даже зуб вылечу! Честно! Все будет хорошо! Я позвоню тебе! Слышишь?! Завтра! Или послезавтра!
Я уже стоял в дверях самолета, а трап с Татьяной на последней ступеньке уезжал от меня как-то ненормально быстро. Или это только казалось мне?
— Exuse me, miss, — извинился я, проходя в салон.
— Ну что вы, что вы, господин Малин! — ответила на чистом русском языке стюардесса компании «KLM». — Проходите, пожалуйста, я покажу вам ваше место.
Глава девятая. ПОЧЕМУ ВЫ НАЧИНАЕТЕ С ПАРИКМАХЕРСКОЙ?
Сережа возвращался из школы знакомым двором.
Это было первое убийство в его жизни. Сережа учился тогда во втором классе.
Через двадцать лет он вспомнит несчастного раздавленного зверька. Когда у здоровенного, метра два ростом, негра от прямого попадания в голову точно так же вздуется жутким кровавым пузырем один глаз, но негр будет еще идти, наступать, и его конвульсивно сжатые мертвые пальцы будут давить на спусковую скобу маленького смертоносного «узи», и две пули попадут Сергею в ногу, чтобы остаться там надолго, потому что восемь часов они будут прорываться к своим через проклятые джунгли, и только на побережье, в продувной палатке полевого госпиталя Ирина Гомеш прооперирует его, и потом, уже в Луанде, дом спасет изувеченную ногу с признаками начинающейся гангрены, а всю дорогу в вертолете он будет бредить и на всех языках, известных ему к тому времени, просить окружающих: «Добейте, мышонка! Раздавите его, чтоб не мучился! Добейте мышонка!..»
Это будет его второе убийство. Уже серьезное — убийство человека. А потом будет третье, четвертое, пятое. А потом он испугается. Он испугается потерять счет убийствам. И тогда на торговом судне удерет в Италию, рассчитывая черт знает на что, на какого-то почти сказочного и скорее всего уже не существующего человека, встреченного им три года назад…
Отец Режи Малина был физик-ядерщик. Из тех, про которых Михаил Ромм снимал «Девять дней одного года». Успел поработать с самим Курчатовым. Позднее защитил докторскую, а в семидесятом, когда только-только отметили пятидесятилетний юбилей и он только-только начал в своей лаборатории работу над секретной тематикой, а жена его Люда, только-только сделала себе новую прическу, а сам Сережа готовился с отличием закончить шестой класс и все они вместе собирались ехать на юг. В общем, возвращаясь с дачи майским вечером, Николай Федорович вдруг перестал давить на газ, а ручку скоростей почему-то перевел в нейтралку и уронил голову на руль который был повернут немного вправо, и машина, тихо съехав на обочину, остановилась. Гаишники в те годы работали еще исправно, да и люди добрые не ленились сообщать о происшествиях на дорогах, так что нашли его скоро, но это уже никакого значения не имело. Смерть наступила мгновенно. Все-таки девятьсот бэр (или девять тысяч?). Сергей никогда не помнил, какая именно доза радиации является смертельной для человека, он только помнил, что отец получил этих рентген во много раз больше.
Он помнил, как пришел на следующий день в школу и на первой же перемене практически ни за что, придравшись к какой-то ерунде, жестоко побил Ваську Кудина. Васька был задира, но мелкий такой, дохлый, и бить его считалось не совсем приличным. Малин потом извинился, а Васька даже не обиделся — понял.
И было лето семидесятого на даче. Он не очень часто играл с мальчишками, редко ходил купаться и мало гонял на велосипеде. Он все больше любил оставаться один. Сидел в гамаке под березами на участке или уезжал на бетонку. В двух километрах от дачи проходила стратегическая кольцевая дорога, о которой все знали, но которая не была обозначена ни на одной общедоступной карте. Здесь, в районе Софрина, бетонка была особенно живописна. Бросив под кустами велосипед, Сергей мог подолгу сидеть, глядя на облака в небе, на шумящие кроны деревьев, на редкие машины, и мечтать о путешествиях к далеким мирам, о фантастических изобретениях, о машине времени. О машине времени он особенно часто мечтал. Хотелось вернуться в прошлое и забрать оттуда отца, чтобы они снова были вместе. Он уже понимал, что чудес на свете не бывает, но страшно любил фантастику, с помошью которой объяснялось все и притом строго научным образом. Это было здорово.
Тем же летом он придумал вечный двигатель. А осенью учитель физики объяснил ему, почему любой вечный двигатель, в том числе и придуманный Сережей Малиным невозможен, но после разговора с мальчиком физик вызвал маму и посоветовал ей отдать Сережу в математическую школу. Сама идея его изобретения была крайне любопытна, а то, как семиклассник вел научный спор, вообще поразило старого опытного учителя.
Следующий, восьмой класс
В новой школе учились почти одни мальчишки, и все очумительно умные. Девчонок было две, не настолько умных, зато очень симпатичных, и на первое же 8 Марта мужская половина класса, пользуясь своим численным превосходством, подарила им по огромному плюшевому медведю и по огромной же бабаевской шоколадке в придачу. А Сережа сочинил еще и поздравительные стихи для обеих. На следующий год он уже пел им под гитару. Это было его новое увлечение, не чуждое, кстати, и еще нескольким вундеркиндам из их класса. Одновременно с этим все повально болели шахматами, затаив дыхание, следили за успехами гениального Бобби Фишера, прорабатывали, повторяя ход за ходом, его партии со Спасским, устраивали шахматные турниры между классами, даже между школами, а Сергей ухитрился еще и разряд по шахматам получить. Третьим увлечением чокнутых юных математиков было свободное изучение языков. Незнание английского на уровне чтения без словаря считалось между ними быть дураком, а сверх того полагалось владеть хотя бы одним языком. Пришедшие из французских, и испанских школ пользовались особым уважением. Он учился семь лет в простой английской и в отчаянной попытке взять реванш принялся изучать арабский. После началась мода на экзотические языки. Один брался за финский, другой уже бойко лопотал на фарси третий таскал повсюду учебник португальского, кто-то рискнул заняться хинди, а кто-то — даже японским. Наконец всех добил Микола (Николай, конечно, но все его так и звали — Микола) Нечипоренко, взявшийся изучать иврит.
А потом школа кончилась. И сразу все сделалось непонятным. Мама, конечно, хотела, чтобы он поступал на мехмат или в физтех и шел по стопам отца. А Сергея совсем перестала привлекать наука. Он боялся в этом признаться не только маме, но и себе. Школу-то он закончил с отличием, несмотря на обилие посторонних увлечений, среди которых был еще и спорт.
К ужасу мамы, он занялся боксом и за неполные два года получил первый разряд, каким-то чудом даже не испортив своей внешности. Так вот. Летом семьдесят пятого подающий надежды юноша с физико-математическим складом ума мечтал одновременно о трех вещах: первое — стать великим писателем и поэтом (влияние огромного количества прочитанных книг и умение сочинять стихи и песни); второе — стать разведчиком, работающим на все разведки мира (результат увлечения языками и эффект трижды посмотренного сериала «Семнадцать мгновений весны»); третье — сделаться профессиональным спортсменом (влияние тренера по боксу). Теоретически все это было совместимо — в обратной последовательности, разумеется: спортсмен, разведчик, писатель. А вот карьера физика-ядерщика никак не вписывалась в вожделенную схему. По схеме следовало поступать в МГИМО или уж сразу в Высшую школу КГБ. Но жизнь не терпит схем, и все получилось иначе — не по его и не по маминым планам.
Был выпускной вечер. Сначала в его физматшколе, а потом в той первой, где он проучился восемь лет и куда не мог не прийти, потому что там осталась Рита Тагилова — его любовь с шестого класса.
О, какое это было прекрасное время, когда они ходил зимой на Чистяки, а весной и осенью в сад Баумана или Сокольники, когда он провожал ее до дома каждый раз из школы, нес ее сумку и читал ей стихи, свои и классиков. Как они разговаривали часами обо всем и ни о чем, просто смотрели друг на друга! А в седьмом классе впервые поцеловались. По-настоящему. Это была очумительная любовь. И ревность была, и интриги. В Риту влюбились сразу трое мальчишек: Сергей, Виталик и Колька. В шестом классе они все дружили, чаще гуляли одни, чем с девчонками, и делились друг с другом переживаниями и детскими мечтами. В седьмом начали соперничать. Сергей вышел победителем и нажил себе врагов. Теперь они уже по-серьезному дрались. А потом все кончилось. Малин перешел в новую школу, со старыми друзьями встречался редко, Риту он как бы и забыл, началась новая полувзрослая жизнь с боксом, шахматами, гитарой, с напряженной, как в вузе, учебой. Девушек в его жизни совсем не стало. Их вдруг заменили героини книг, фильмов, популярные спортсменки, он засматривался на теле— и кинокрасавиц, всерьез мечтая о знакомстве с ними. Но однажды совершенно случайно встретил Риту. Им было уже по шестнадцать. Рита стала почти женщиной. Он стал уже почти мужчиной. Совсем новое чувство проснулось в нем. Это был взрыв. Но, очевидно, односторонний. Он звонил ей несколько раз, она отказывалась от встреч под разными предлогами. Только один раз они посидели часок в «Севере» на Пушкинской, выпили по бокалу шампанского, съели мороженого. Он планировал признаться ей в любви, но не сумел. И, кажется, Рита не поняла, чего он хотел. А он тогда уже хотел всего, всего сразу, по-настоящему, по-взрослому. Но был конец мая, оба должны были готовиться к экзаменам. И расстались на месяц.
И вот выпускной вечер. Старая московская школа у красных ворот. Семьдесят пятый год. Время было пьяное. Взрослость зачастую измерялась количеством выпитого. На выпускных еще разрешалось пить шампанское, которого конечно втихаря из-под стола обильно разбавляли водкой; все быстро делались веселыми. Дежурил всю ночь милиционер во избежание массовьк пьяных драк. Сергей появился внезапно. У Риты теперь был Роберт. «И давно вы знакомы?» — «Да уж скоро год. Он пришел к нам в десятом классе». — «и что это серьезно?» — «Очень серьезно». — «А как же я?» — «Не знаю. Тебя я тоже люблю». — «Что?!» Они все были пьяные. И Рита с Сергеем до одурения долго целовались Пока не пришел Роберт. Роберт был на голову выше и в полтора раза шире в плечах.