Спроси у зеркала
Шрифт:
— Это ты о чем? Что ты имеешь в виду?
— Я предупреждала, что этот вариант намного хуже. Решать тебе.
— Объясни по-человечески. Я, между прочим, не девушка, чтобы мне давать такие советы. И меня насиловать никто не собирается…
— Это тебе кажется, — с неприкрытой злостью отозвалась Изольда Ильинична. — Именно этим они и собираются заниматься все три дня. Они будут заниматься любовью, тем самым насилуя тебя, твою душу. Теперь понял?!
Дидковский сидел, оглушенный горем. Вот оно как! Мало того, что проклятый Генка будет физически любить его ненаглядную Ларочку, его мечту, его богиньку. При этом они оба, оказывается, будут насиловать его несчастную душу!!!
Несколько минут Валера раскачивался в кресле, обхватив голову руками. Потом поднял на мать полные боли и ужаса глаза:
— А мне-то что делать?!
— Я же сказала — расслабиться и попытаться получить удовольствие, — жестоко ответила мать.
— Удовольствие?! Я что, по-твоему, мазохист?!
— Не
Дидковский не сдержался, заорал:
— Мама, ты сама соображаешь, что говоришь?!! Какие могут быть положительные моменты в том, что какая-то гнида будет трахать мою Ларочку трое суток подряд?! Мою Ларочку?!!
— Успокойся, — ледяным тоном оборвала сыновни стенания мать. — Не смей мне хамить, даже если находишься в состоянии крайнего возбуждения! Между прочим, не я твою Ларочку толкаю в постель Горожанкина! Тебе нужен был мой совет — я тебе его дала. Не нравится — придумай сам что-нибудь получше. Да только вряд ли придумаешь. Даже если нам с тобой и удастся помешать им сейчас, это уже ничего не даст, пойми. Они найдут выход, придумают, где и когда. Дурное дело не хитрое. Главное, что она уже мысленно распрощалась с невинностью, она ему уже миллион раз отдалась в мечтах. Понял?! И вот этого нам с тобой уже не изменить. Вот из этой аксиомы и нужно исходить, дабы прийти к какому-то решению. Ты ведь не хочешь пустить это дело на самотек, правда? Вот поэтому я и говорю, что у тебя в данной ситуации только два варианта: или забыть навсегда, или жить с этим, даже в этом найти положительную сторону. И если ты выберешь этот вариант, запомни: ты никогда и ни при каких обстоятельствах не должен упрекать ее в том, что у нее было, вернее, только еще будет с Генкой. А это нелегко, поверь мне, это очень нелегко. Вот поэтому-то я и предупреждаю тебя, что этот вариант много хуже первого. Но выбор за тобой.
Валерка еще немного помолчал, пытаясь успокоиться и привести мысли и чувства в порядок. Мать ему в этом не мешала, спокойно выжидала, пока он примет решение. Однако принять его было ой, как не просто!
— А ты? Что бы ты выбрала на моем месте?
Изольда Ильинична ответила совершенно, кажется, спокойно и твердо:
— Я не могу принимать за тебя решения, Валерик. Я могу давать тебе советы, но решения, тем более столь важные, можно сказать, судьбоносные, ты обязан принимать лично. Я не хочу, чтобы спустя какое-то время ты стал обвинять меня в том, что принял решение под моим давлением, и что тем самым я испоганила твою жизнь.
— Хорошо, — легко согласился Дидковский. — Я перефразирую вопрос: что бы ты мне посоветовала в данной ситуации? Какой из вариантов тебе самой больше нравится?
Изольда Ильинична легко вздохнула:
— Ну что ж, совет — это другое дело. Только не смей руководствоваться моими советами, учись принимать решения самостоятельно, как взрослый мужчина. Итак, что бы выбрала я? Честно сказать, для меня это тоже очень сложный вопрос. Я ужасно зла на Ларочку, ужасно! Ах, знал бы ты, как мне хотелось отхлестать ее по щекам! Слава Богу, что мы с ней говорили по телефону, иначе я едва ли сдержалась бы. Впрочем, абстрагируемся от эмоций. Что мы имеем в активе? А в активе мы с тобой, сынок, имеем наши порченые гены, от которых жаждем избавить своих наследников. И в противовес негативу, также в активе мы имеем весьма недурственное материальное положение, равно как и положение в обществе. А что мы имеем в пассиве? Ларочку, которую много лет хотели перевести в актив, но пока что нам это не удалось. Так же в пассиве мы имеем перспективу в ближайшие дни потерять Ларочкину невинность. Мы можем с тобой остаться при своих интересах, то есть при своих деньгах и генах. А можем попытаться перевести имеющиеся пассивы в актив. Это все еще возможно, но задача крайне усложнена. Да, безумно обидно, что Ларочка не достанется нам чистенькой девочкой, как мы с тобой планировали. Но смертельно ли это? Плохо, что ей будет с кем тебя сравнивать. Но хорошо, что ее положительные гены в итоге таки достанутся нам. Это, естественно, при жестком условии, что в дальнейшем ты не будешь ловить мух, а будешь действовать настойчиво и жестко, при необходимости даже жестоко. Ведь практика показала, что хорошего языка она не понимает. То есть, несмотря на скорую потерю девственности, к сожалению, неотвратимую, Ларочка все еще имеет шанс войти в нашу дружную семью. Но если ты не сумеешь сдерживать свои эмоции в будущем, будешь упрекать ее за постыдную внебрачную связь, она как войдет в нашу семью, так и выйдет из нее, не принеся нам ожидаемых дивидендов. Так что твоя сдержанность от упреков — это самое важное условие для перевода Ларочки из пассива в актив.
Валерка недовольно скривил толстые свои губы. Экая несправедливость: эта дрянь будет в открытую разбрасываться своей девственностью, а он даже не будет иметь возможности высказать ей претензии по этому поводу?!
— Хорошо, — проскрипел недовольно. — Допустим, я найду в себе силы не упрекать
— Валерик, ты рассуждаешь, как маленький мальчишка! — возмутилась Изольда Ильинична. — Ты хоть сам-то мозгами пошевели, сколько можно выезжать на моей логике?! Если Ларочка окажется в наших активах — это ли не месть Генке?! Но кроме этого Генка, сам того не подозревая, окажет нам несказанную услугу. Знаешь, я где-то читала, что иностранные ученые открыли очень интересный факт. Оказывается, если собака одной породы имела контакт с кобелем другой породы, скажем конкретнее — вязку, то щенки не только от этой вязки, а даже от всех последующих уже с представителями собственной породы будут считаться бракованными, потому что будут нести в себе гены того, неправильного кобеля. Вернее, этот-то факт был открыт давным-давно, это всем собачникам известно. А вот что открыли те ученые, так это то, что люди в этом плане от собак далеко не убежали. То есть дети женщины будут иметь не только гены матери и отца, а еще и гены того, первого кобеля. Поэтому, как бы ни было нам с тобой обидно Ларочкино предательство, но по большому-то счету оно нам на руку. Генка, хоть и сволочь, но ведь красив, подлец, как Апполон! И не особо глуп. В смысле, не настолько разумен, конечно, как ты, но тоже далеко не идиот. А значит, нашим потомкам повезет вдвойне, даже втройне: у них будут наши материальные возможности с положением в обществе, у них будут замечательные Ларочкины гены, ну и — Генкины тоже. То есть порода наша от такого Ларочкиного разврата только вдвойне улучшится, понимаешь? Вот и выходит, что особого убытка от ее загула, кроме сугубо морального, фамилия Дидковских не понесет, а наоборот, только выиграет. Вот таким образом Генка у нас тоже перейдет в актив, сам того не подозревая. И единственным отрицательным моментом в этом деле является моральный. В смысле, сможешь ли ты безболезненно перенести Ларочкино вероломное предательство?
Валерка молчал. Ох, не проста мамочка, ох не проста! Такая вся из себя с виду простенькая и благожелательная, а внутри кипят такие страсти! Ей бы армиями командовать — великий стратег ведь пропадает! Кутузов с Наполеоном рядом с ней выглядят беспомощными котятками! Даже абсолютное поражение способна претворить в безоговорочную победу! Вот только как усмирить гордость, как обуздать обиду?! Сможет ли он смолчать, глядя в глаза предательнице?
— А если не смогу?
— А если не сможешь, — твердо обрезала Изольда Ильинична. — тогда лучше отказаться от этого плана сразу. Тогда остановись на первом варианте, он более легкий. Просто плюнь на все и разотри. Забудь, выбрось ее из головы. Помучаешься месяц-другой, а потом жизнь наладится, все пойдет своим чередом.
— И на ком же мне тогда жениться? На Кристине?
— Еще чего не хватало! — вспылила мать. — А это-то тут при чем? Нам только этой шалавы в доме не хватало! Прости — 'наложницы'! Никаких кристин, никаких тань, мань и прочих баб! Тогда на тебе закончится род Дидковских. Нет, ты, конечно, будешь жить в свое удовольствие, с какой это радости тебе жить монахом? На твою долю кристин хватит. Не одна, так другая — большая разница. Один в любом случае не останешься, еще менять их будешь, как перчатки. Но все они останутся для тебя только любовницами, понял? Я не потерплю в своей семье продажных девок! Ну а дети… Ничего страшного, и без детей люди живут, и довольно неплохо живут, между прочим…
— Ну уж нет! Пусть все остается, как есть. Что ж, придется терпеть. Я сдержусь, я сумею. Я просто буду мстить ей потихоньку, чтоб не так обидно было. Мне ведь не обязательно будет бросать Кристину, когда я женюсь на Ларочке?
Изольда Ильинична рассмеялась счастливо:
— Господи, глупый-то какой! Да заведи себе хоть десяток таких кристин! Лишь бы Ларочка себе больше никого не завела…
Глава 13
Весна щурилась от слепящего солнышка, заливалась румянцем ярких красок, лоснилась жирной, не до конца подсохшей землей, отсвечивала задиристыми лучиками от окон домов, перламутрилась мелкой рябью Яузы, давно освободившейся от ледяного покрова. Деревья все еще стояли голыми, но уже не выглядели ни неживыми, ни даже уснувшими — безлистные ветки словно налились силой, выставили набухшие свои почки на обозрение: смотрите все, скоро, уже очень скоро, уже почти! Зато молодая травка уже вовсю пробивалась сквозь пожухлую прошлогоднюю, радовала глаз яркой зеленью на обочинах дорог и во дворах домов. Весна! Весна!
А вот за городом было пока еще не так радостно. Вековые сосны, верные стражи зимы, упрямо прятали землю от солнышка развесистыми своими лапами, словно охраняя несвежий, потемневший снег от бесславной гибели. Но весна брала свое, и невзирая на такую заботу, сугробы все равно таяли, скукоживались день ото дня, освобождая усталую землю от холодного покрывала. Здесь земля еще не прогрелась, травка еще не пробилась, даже лужи не просохли. И, несмотря на яркое солнышко, на веселое щебетанье птиц, кругом чувствовалась какая-то грустная унылость.