Спустя годы
Шрифт:
И вот наступил последний день занятий в летней школе.
После ужина кто-то предложил поиграть в шарады. Все собрались в гостиной, которую в особняке называли «красной библиотекой», но через пару минут Энтони, взяв Лину за руку, потихоньку вывел ее в холл. Она не знала, заметили ли остальные их отсутствие, впрочем, ей было безразлично — все равно на следующий день уезжать… Лина молча поднималась вслед за ним по лестнице, а сердце едва не выпрыгивало из груди. Приведя ее прямо к ней в комнату, Энтони тихо затворил дверь и с минуту молча смотрел на Лину.
— Я
Лине хотелось утонуть в сером омуте его глаз.
— Правда? — прошептала она.
— Правда.
Он обнял ее. В комнате царил полумрак, и Лина не видела выражения лица Энтони, лишь лунный свет подчеркивал высокие скулы и красиво очерченный рот. Наклонившись к ней совсем близко, он с жаром шепнул:
— Знаешь, я хочу увидеть тебя снова. Ведь ты знаешь?
Потрясенная его искренней пылкостью, созвучной огоньку, горевшему в глубине ее души, Лина молча кивнула, обвила его шею руками, прильнула к Энтони всем телом и ответила на поцелуй с такой нежностью, что Энтони понял все без слов.
Застонав от обуревающей его страсти, он погрузил руки в густой шелк волос Лины, а потом обнял за талию и прижал к себе еще крепче — их тела словно срослись в одно целое… Вот бы так было всегда! — пронеслось в затуманенной страстью голове Лины. Всегда-всегда!
Он начал ласкать ее грудь — Лина коротко вздохнула и закрыла глаза. От прикосновения его рук груди под тонким ситцем набухли, и Лину подхватила и понесла горячая волна желания.
Не отрываясь от ее губ, Энтони расстегнул молнию, и простенькое белое платье упало к ногам. Лина осталась в одних трусиках: у нее были такие упругие и маленькие груди, что она не носила бюстгальтер. Чуть отстранившись, Энтони как завороженный смотрел на нее. В серебристом свете луны юное гибкое тело казалось волшебно красивым, пышные волосы струились по хрупким плечам и маленькой высокой груди… Увидев, с каким восхищением глаза Энтони блуждают по ее телу, Лина, сама изнемогавшая от желания, ощутила от осознания скрытой власти своего тела неведомый ей ранее первобытный женский восторг.
— Ты такая красивая… — прерывающимся от страсти жарким шепотом выдохнул Энтони и, торопливо расстегнув пуговицы рубашки, сбросил ее на пол.
— Ты тоже! — шепнула Лина, а он негромко засмеялся и расстегнул ремень брюк.
Увидев его возбужденную плоть, Лина в первый момент смутилась. У нее даже закружилась голова от осознания своей власти над Энтони. Но скоро от смущения не осталось и следа: Энтони снял с нее трусики, уложил, нагую, на кровать, а сам устроился рядом и принялся покрывать поцелуями все ее тело.
Каждый его поцелуй, каждое прикосновение умножали наслаждение. Казалось, еще чуть-чуть — и она умрет от сладкой муки. Рука Энтони легла на живот Лины и стала нежно поглаживать, дразня и распаляя желание. От нетерпения ее тело изогнулось, и Энтони снова засмеялся, а рука его не спеша спустилась ниже, легла на шелковистый бугорок… Из горла Лины вырвался сладостный стон.
— Ты хочешь меня? — севшим от возбуждения голосом спросил
— Хочу!
— Правда хочешь?
— Да! — Видит Бог, Лина никогда еще ничего так остро не желала.
Энтони осторожно лег сверху. Подрагивая от возбуждения, Лина прижалась губами к его плечу, раздвинула ноги, готовая слиться с ним воедино… Внезапно горячую пелену желания пронзил животный страх — словно в насмешку из глубин памяти с пугающей ясностью выплыла фраза: «А девочка-то залетела».
Залетела…
Лина отчетливо вспомнила Нэнси Хилл, жившую по соседству. Она родила в четырнадцать лет. Ее сверстницы ходили в школу, а Нэнси, до времени повзрослевшая, катала коляску с ребенком.
— Энтони… — шепнула она, холодея от страха.
— Что? — отозвался он, глядя на нее потемневшими от желания глазами.
— А ты не…
— Не бойся, любовь моя! Я не сделаю тебе больно.
— А вдруг я забеременею? Что тогда?
В нависшей тишине оглушительно громко тикал будильник. Энтони на миг замер и, выругавшись сквозь зубы, скатился с нее. Сел спиной — Лине почудилось, будто между ними выросла стена отчуждения, — и начал одеваться.
Она пребывала в смятении: ей было и обидно, и неловко. Ведь она всего лишь хотела сказать, что им… что им нужно…
— Энтони, я… — робко начала она и, когда он рывком обернулся, чуть не отпрянула, увидев выражение его лица. Разочарование и презрение — вот и все, что она увидела.
— Ты умеешь выбрать подходящий момент, — с убийственной иронией заметил он, застегивая молнию на брюках. — А пораньше не могла сказать?
— А сам-то ты о чем думал? — огрызнулась она, сердито мотнув головой. От резкого движения волосы упали на грудь, прикрыв наготу, и Лина заметила, как у Энтони нервно дернулась щека. — По-моему, ты тоже не был расположен к дискуссиям. Признайся, ведь ты не подумал о том, что тоже несешь определенную ответственность?
— В том-то вся и загвоздка, Лина! — с горькой усмешкой произнес он. — Я вообще ни о чем не думал.
И, не проронив больше ни слова, Энтони вышел из комнаты, оставив Лину одну — коротать самую ужасную ночь в ее жизни.
Утром Лина поднялась засветло — чтобы успеть уехать до того, как встанут остальные студенты, а в глубине души тлел уголек надежды, что Энтони все-таки захочет увидеть ее перед отъездом. Уложив свой нехитрый багаж, тихо спустилась вниз.
В холле Кэтрин раскладывала почту на серебряном подносе. Увидев Лину, окинула ее недобрым взглядом и не слишком любезно предложила:
— Завтракать будете, мисс?
Лина покачала головой.
— Нет, спасибо. Хочу успеть на утренний поезд. Будьте так любезны… — Она нервно сглотнула. Надо быть учтивой! И не ронять чувство собственного достоинства. — Кэтрин, поблагодарите вашего хозяина от моего имени за гостеприимство.
— Да, мисс. Только я не знаю, когда его теперь увижу.
Лина непонимающе уставилась на нее.
— Милорд уже уехал, — не без ехидцы сообщила Кэтрин. — Поднялся ни свет ни заря и умчался на своей машине, будто за ним черти гонятся.