Спутник 'Шаг вперед'
Шрифт:
Кедрин не испытывал страха. Ему казалось все еще, что пространство нереально - невесомость кончилась, корабль шел с ускорением в одно "же". Пока ничего необычного не было... Разве что мигание предупреждающих табло и голос, раздавшийся в капсулах: "Внеочередной, внеочередной, даю пеленг, слушайте ваш пеленг... Включите ваших киберов на прием посадочной программы... Какая частота ваших киберов?" - "Нестандартная, сажусь сам", ответил несколько измененный передачей голос пилота. "Внеочередной, не уверен, что сядете".
– "Пит, узнаю тебя по ушам, вспомни спецзону на Диане".-"Мишка, клянусь святым торможением, это вынырнул Мишка!"-"Взял твой пеленг, Пит. Включаю".-"Пузырь, пузырь, по кличке "Орион", куда лезете в наше пространство, освободите пространство для внеочередного!" - "Но я имею график".
– "Поломайте его о колено..."
Началось торможение. Оно было плавным, тяжесть нарастала медленно, чувствовалось, что пилот работает, как мастер, - без лишнего напряжения, легко и точно. Двадцать четвертый дробь семь надвигался из пространства громадный цилиндр, опоясанный тороидами, окруженный радио- и световыми маяками, светяшийся множеством иллюминаторов и габаритных огней. Глайнер выходил к торцу цилиндра. Вспыхивали сигналы. Спутник покатился, уходя из поля зрения. Загорелись звезды. Торможение усилилось, внезапно корабль завибрировал, и Кедрину показалось, что у него заныли целых шестьдесят четыре зуба - так много их вдруг оказалось. Но вибрация кончилась, плаферровые шторы поднялись, закрывая иллюминаторы. "Мишка, у тебя есть переходник?" - спросил тот же голос. "Нет, это же теперь глайнер, к чему на нем переходник?" - "Ну, я не знаю, на всякий случай... До чего ты дожил летаешь на глайнерах".
– "После этого рейса не буду летать и на глайнерах, мрачно пообещал пилот.
– Так куда мне приткнуться?" - "Ладно, провались ты в Юпитер, примем вас в закрытый док, выйди на пеленг AM".
Только сейчас Кедрин осознал: они действительно в пространстве, в приземельской пустоте, и рядом - громадный медленно вращающийся спутник, и каждое неловкое движение может стоить слишком дорого кораблю, а значит и всем им. Вдруг он остро пожалел, что ввязался в эту историю. Куда спокойней все-таки на Земле, а к тому же пилот и тот, другой, вели разговор в каком-то недопустимо легкомысленно тоне. Словно им приходится садиться и принимать корабль каждый день. Тут Кедрин сообразил, что им действительно приходится и приходилось, и еще придется - делать это каждый день, и рассердился на самого себя, и в то же время ему стало смешно. В конце концов это вряд ли сложнее, чем справиться с Элмо, не говоря уже о компаунд-вычислителях.
Теперь в иллюминаторы уже нельзя было видеть спутник но экран на спинке переднего кресла исправно показывал e крутой зеленоватый борт многоэтажной высоты, плавно закругляющийся вверху и, наверное, внизу, - видеоприемники смотрели чуть вверх. Борт медленно плыл по экрану, потом он внезапно кончился, что-то небольшое, но, безусловно, астрономическое промелькнуло по экрану. Кедрин сжался, ожидая неминуемого удара и каких-то еще более страшных вещей. "Это Костин, сорок девятый", - сказал Холодовский. "Опомнись, о зорчайший из моих друзей, это девятнадцатый - Тагава". Во всяком случае, это не метеорит, догадался Кедрин. В этот миг ускорение исчезло, и Кедрину так и не суждено было догадаться, какой тонкости требовал ввод корабля с шлейфовым двигателем в закрытый док. Монтажники, наверное, знали это, потому что все, как один, подняли болышие пальцы, и даже женщина подняла большой палец. Послышался приглушенный, как шепот, звук, и вспыхнуло табло: "Выход".
VII
На орбите Трансцербера виновник торжества догоняет гостей но скорость его не превышает расчетной. Капитан Лобов сидит, поглаживает щеку и думает: хорошо, что успели развернуться. Инженер Риекст получил теперь занятие надолго; показаниям приборов и записям самописцев он пытается устаповить, почему же в конце концов диагравионный реактор пошел вразгон. Пилоты бросили играть в шахматы. Теперь они играют в исследователей: один встал на сторону трансоманов, другой на сторону трансофобов. Собственно, это не совсем игра, если учесть, что пилоты имеют докторские степени. О самих исследователях говорить нечего. Они тихо сжигают свои нервы и фосфор на том самом костре, на котором все время подогревается проблема Трансцербера. Они несколько
с тех пор, как пришла фотограмма Звездолетного пояса: длинный корабль придет самое позднее через четыре месяца. Четыре месяца, как свидетельствует капитан Лобов, они продержатся вне всякого сомнения, даже пять. Молчаливый инженер Риекст, энергетический бог, подтверждает это: как известно, молчание - знак согласия. В конфиденциальном разговоре с инженером Риекстом капитан Лобов допускает и иную возможность: он подозревает, что скорость сближения "Гончего пса" и Трансцербера несколько больше той, которую показывают приборы, и что это происходит оттого, что какой-то негодяй - или даже два - кое-что немного разрегулировал. Инженер Риекст, знаток приборов, через полуоткрытую дверь глядит в сторону гипотетических негодяев, усмехается и соглашается с капитаном не только молчанием.
Но и они верят, что выход есть, потому что на Звездолетном поясе знают капитана Лобова, да и остальных тоже, а капитан Лобов знает шеф-монтера Седова, да и остальных тоже. Они найдут выход.
Седов стремительно прошагал к выходу, вслед заторопились остальные. Женщина оглянулась на Кедрина, но ничего не сказала, только чуть заметно покачала головой, и непонятно было, означает это истинное осуждение или одобрение под видом осуждения.
За входным люком оказалась маленькая площадка, от нее, шурша, убегала бесконечная лента. Где-то вдалеке на ленте виднелись фигуры спутников по кораблю. Пилот стоял на площадке и улыбался. Голос Семы доносился откуда-то снизу или сверху, сказать было трудно. Кедрин взглянул себе под ноги, и у него закружилась голова, словно он стоял на краю бездны. Почти так оно, впрочем, и было.
Он ухватился за поручни площадки, чтобы не упасть. Воздух был чист и плотен. Тяжести почти не было. Он закрыл глаза - головокружение продолжалось. Ему почудилось, что он стоит ногами вверх, потом - что лежит. Он снова открыл глаза. Свет клубился в громадном цилиндре, как теплая метель, все так же шуршала дорожка. Пилот похлопал его по плечу. Кедрин ступил на дорожку и поплыл над бездной. Верха и низа все не было. Дорожка привела его еще на одну площадку, и вдруг низ определился и лег под ноги, верх оказался над головой. Эскалатор повез его вниз. Почувствовав пол, Кедрин облегченно вздохнул и порадовался обретенной тяжести, потом поднял голову. Метрах в пятидесяти над ним, стиснутый могучими захватами, висел глайнер, а еще выше, на потолке, головой вниз ходили, кажется, люди. Кедрин сказал сам себе:
– Вот как?
Несколько человек остановились неподалеку - все в таких же отблескивающих комбинезонах, как и знакомые монтажники. Они, задрав головы, полюбовались на глайнер, потом один сказал:
– Вот назидательное зрелище из той романтической эпохи, когда летали со шлейфовыми двигателями. Спорю, что на не стоят "Винды". Как ты думаешь, романтик?
– Романтик не думает, - сказал другой.
– У него зудят бока. Прорезывается вторая пара рук.
– Он взрослеет. Романтики всегда поздно взрослеют.
– Я встречал одного. Представляете, сидит читает. Глаза горят, ерошит волосы, топает ногами - аж сбивает курс. Я заглянул - ну, конечно, роман о межгалактическом перелете, фантастика. Читает и воображает себя героем. А шли всего-то pe лярным рейсом к Марсу...
– Его бы на Диану. Там от таких остается куча праха и пара башмаков...
– Ладно. Заправим это чудо техники.
– Заправим... А посадил он его классно.
– Да. Искусство посадки исчезает, как искусство писать фантастические романы.