Спящая красавица
Шрифт:
— Хорошо, — сказала она.
Так как ей не удалось высвободить ногу, то она вытянула ее вперед и села.
Его глаза округлились.
— Bay, — скорее выдохнул он, чем произнес. Это было выражение высшей оценки, а не огорчения. Она стянула с его плеч пиджак.
— Сними его.
В первый момент Джеймс не понял, что она делает, помогая ему, чтобы потом накинуть его пиджак на себя.
— Ты одет так, как только может быть одет мужчина, в то время как я совершенно голая.
Николь расстегнула его белый пикейный жилет.
— Ты просто хам: раздел меня до нитки, зная,
Джеймс запротестовал, когда она принялась снимать с него подтяжки брюк.
— О нет... — Он нацепил обратно на плечо левую, потеряв при этом правую.
Она снова спустила обе и посмеялась над ним.
— Чтобы ты знал. Кто-нибудь может войти сюда в любую минуту.
— Не-е-ет, — запротестовал Джеймс. — Я вижу, что никого вокруг нет.
Он вполне овладел собой, чтобы продолжить сражение.
— О нет, не делай этого, — попросил он, заметив, что она потянулась свободной рукой к пуговицам на его брюках.
— Да. — Радостно, не обращая внимания на его протесты и запрещения, Николь перешла в наступление на его одежду.
Ей пришлось снимать его гладкие белые подтяжки, снять его накрахмаленную манишку, наполовину расстегнутую, а его жилет она успела снять только с одной руки, прежде чем он воспринял их игру всерьез и опрокинул ее. Джеймс распластал Николь на кухонном полу, устроившись у нее между ног. Это была безоговорочная победа!
— Ах! — вырвалось у нее. Удовольствие, внезапное и острое, пронзило ее насквозь, пока Джеймс поудобнее прилаживал свои бедра между ее бедрами — медленным, поразительно умелым движением.
Он блаженно зарычал.
— О Боже! Николь! — Затем добавил: — Я все время хочу тебя так, словно хотел всю свою жизнь.
Когда он поцеловал ее, она обвила руками его шею и пригнула голову к себе.
Уже давно она не позволяла мужчине устраиваться там, где устроился Джеймс. И еще больше времени прошло с тех пор, как ее возбуждал поцелуй мужчины. Возможно даже, что она не испытывала такого вовсе. О Боже! А ведь она сама себя предостерегала. Но руки Джеймса так согревали и ласкали ее кожу, что не желать его было нельзя. Он уже вошел в ее жизнь.
«Но я не влюблена в него», — повторяла она себе снова и снова. Если только он... скорее всего он сам... возможно, это он был влюблен в нее.
Ее внутренний голос торжествующе восклицал: «Он любит меня!» Эта мысль была так прекрасна и так ужасна в одно и то же время, что Николь старалась не заглядывать в будущее.
Она прикоснулась ладонями к его прекрасному лицу и принялась изучать каждую черточку. Свет от газовой лампы, стоявшей на столе, освещал волосы, лоб до бровей. Николь позволила себе расслабиться. Она притянула его голову к себе. Ее любовник, ее друг. Она приоткрыла свои губы и поцеловала его долгим, глубоким поцелуем.
Более полутора часов они провели на кухонном полу.
Нечаянно погасив лампу, они погрузились во мрак. В гостиной Николь вытащила из вазы одну из роз, взяла ее зубами и принялась танцевать кругами перед Джеймсом, пока они поднимались по лестнице. Она чувствовала себя счастливой, такой счастливой! А он... О!
Они прошли по коридору в сторону гостевых комнат, где в самом конце находилась комната Николь. Джеймс следовал за ней, внезапно Стокер остановился.
— Ого! — воскликнул он и, бросив одежду на стул, направился прямо через комнату к дальнему окну.
Николь прислонилась к двери, чтобы запереть ее, глядя, как Джеймс опускает и задергивает занавески на окнах.
Три четверти луны светили в широкое окно, разливая удивительный лунный свет. Этот свет проникал через оконное стекло и отбрасывал тень на кровать.
Николь смотрела, как он сбросил с себя рубашку и с изумлением огляделся. Затем выскользнул из брюк и замер в расстегнутом нижнем белье. В первый момент ей показалось, что он смущается, как тогда, когда они были внизу. Он продолжал смотреть в окно, потом показал на что-то:
— Вот отсюда. Через сад с розами, по другую сторону живой изгороди, вдоль аллеи, которая пролегает там, есть апартаменты — извозчичий двор. Видишь эти крыши? Ты видишь, на что я показываю?
Николь подошла и встала рядом с ним.
— Хм, — произнесла она с меньшим интересом, чем он ожидал.
Если Джеймс Стокер выглядел очень привлекательным в одежде, то без нее он был просто великолепен: стройный, с нежной кожей. Она пробежалась руками вниз по его спине до бедер. Его тело было местами покрыто изумительной растительностью: в основании его спины — редкие завитки и дальше, вниз по ногам, отдельные завитушки. Они были светлыми и в лунном свете выглядели золотистыми. Это было так чувственно! Николь испытала совершенно новое, удивительное чувство. Она хотела повернуть его к себе лицом, чтобы увидеть поросль на его груди, которую она нащупала под его рубашкой своими чуткими пальцами, когда они прятались от дождя в алькове часовни Всех Святых. Ей хотелось прикоснуться к нему и рассмотреть. Она расстроилась и смутилась, так как он не поворачивался к ней, а продолжал вглядываться в окно.
— Вон та дальняя остроконечная крыша — конюшня. В том извозчичьем дворе я родился. Я жил там до девяти лет. После этого я жил в этой самой комнате. Она была моей.
Эта новость очень удивила ее, но она сказала совершенно спокойно:
— Ты — Джими?
— Трудолюбивый мальчишка, чьи родители умерли и который работал для Филиппа, потому что он взял меня к себе.
Николь вдруг вспомнила, что Филипп был его коллегой и руководителем и даже наставником в университете. Она не знала, что Джеймс был тем молодым человеком, для которого Филипп сделал все, за исключением усыновления.