Спящие красавицы
Шрифт:
В самом низу первой страницы была фотография женщины с изнуренным лицом. Она стояла перед аппалачской лачугой с младенцем на руках. «Рак в угольной стране». Клинт вспомнил сброс химикалий в местную речку пятью годами ранее. Тогда на неделю прекратили подачу воды. С тех пор вроде бы все наладилось, но Клинт и его семья по-прежнему пили исключительно бутилированную воду, на всякий случай.
Солнце согревало лицо. Он посмотрел на два больших вяза в глубине двора, за бассейном. Вязы наводили его на мысли о братьях, сестрах, мужьях и женах: он не сомневался, что под землей их корни переплетались намертво. Вдалеке возвышались зеленые горы. Облака словно таяли на синей сковороде чистого
Клинту хотелось верить, что на него эта земля не растрачивалась. Он никогда не ожидал, что ему будет принадлежать такой вид. Он задался вопросом, каким дряхлым и слабоумным нужно стать, прежде чем догадаешься, почему одним улыбается удача, а другим постоянно не везет.
– Папа, привет. Какие новости в мире? Случилось что-нибудь хорошее?
Клинт отвернулся от окна. Джаред вошел на кухню, застегивая молнию рюкзака.
– Минуточку… – Клинт пролистал пару электронных страниц. Он не хотел отправлять сына в школу с разливом нефти, ополчением, раком. Ага, вот оно. – Физики предполагают, что Вселенная может существовать вечно.
Джаред порылся в буфете, нашел батончик «Нутрибар», сунул в карман.
– Полагаешь, это хорошо? Можешь объяснить, что ты хотел этим сказать?
Клинт на секунду задумался, потом понял, что сын его подначивает.
– Цель твоего вопроса мне ясна. – Глядя на Джареда, он почесал веко средним пальцем.
– Так и скажи. Стесняться нечего, папа. Это останется между нами. – Джаред налил себе кофе. Он любил черный, как и Клинт, когда его желудок был моложе. Кофеварка стояла у окна, выходившего на бассейн. Джаред сделал маленький глоток и посмотрел в окно. – Вау! Ты уверен, что можешь оставить маму наедине с Антоном?
– Топай, пожалуйста, – ответил Клинт. – Отправляйся в школу и научись там чему-нибудь.
Его сын вырос у него на глазах. «Собайка! – таким было первое слово Джареда. В рифму с фуфайкой. – Собайка! Собайка!» Он был симпатичным мальчиком, любопытным и доброжелательным, и стал симпатичным юношей, по-прежнему любопытным и доброжелательным. Клинт гордился тем, что они обеспечили Джареду надежный, безопасный дом, позволив ему развиваться как личности. У самого Клинта все было иначе.
У него возникала идея дать парню презервативы, но он не хотел говорить об этом с Лайлой или подталкивать к чему-либо Джареда. Если честно, ему не хотелось даже думать об этом. Джаред настаивал, что они с Мэри только друзья, и, может, даже сам в это верил. Но Клинт видел, как сын смотрел на девушку, и по себе знал: так смотрят, лишь когда хочется стать очень, очень близким другом.
– Только после Крутого рукопожатия малой лиги. – Джаред вытянул перед собой руки. – Ты ведь помнишь?
Клинт помнил: стукнуться кулаками, сцепить большие пальцы, повернуть руки, раскрыть ладони, дважды хлопнуть ими над головой. И пусть времени на это ушло много, получилось все в лучшем виде. Оба рассмеялись, с утра зарядившись хорошим настроением.
Джаред ушел до того, как Клинт вспомнил, что должен напомнить сыну о мусоре.
Еще один признак старения: забываешь то, что хотел помнить, и помнишь, что хотел забыть. Он мог быть тем самым остряком, который это сказал. Пожалуй, это следовало вышить на подушке.
Шестьдесят дней примерного поведения позволили Джанетт Сорли трижды в неделю по утрам, с восьми до девяти часов, пользоваться комнатой отдыха. На самом деле с восьми до восьми пятидесяти пяти, потому что в девять утра начиналась шестичасовая смена в столярном
В то утро она сидела рядом с Энджел Фицрой, смотрела утренний выпуск новостей по Дабл-ю-ти-ар-эф, каналу 7 из Уилинга. Новости особой новизной не блистали: стрельба из проезжающего автомобиля, сгоревший трансформатор, арест женщины, избившей другую женщину на «Шоу пикапов-монстров», склоки в законодательном собрании штата из-за новой мужской тюрьмы, которую построили на месте прежней горнорудной выработки и в которой повело стены. К новостям государственного масштаба относилась продолжающаяся осада ополченцев Сродника Благовеста. На другом конце света погибшие при землетрясении в Северной Корее, похоже, исчислялись тысячами, а врачи Австралии сообщали о сонной болезни, которая поражала только женщин.
– Это все мет, – изрекла Энджел Фицрой. Она неспешно грызла «Твикс», который нашла в лотке выдачи. Растягивала удовольствие.
– Ты про кого? Спящих женщин, чику на «Шоу пикапов-монстров» или парня из реалити-шоу?
– Возможно, про всех, но думала я про эту чику. Однажды я побывала на таком шоу. Так практически все, кроме детей, или накурились, или чем-то закинулись. Хочешь? – Она ссыпала остатки «Твикса» в ладонь (а вдруг дежурная Лэмпли мониторит комнату отдыха?) и предложила Джанетт. – Не первой свежести, но еще ничего.
– Я пас, – отказалась Джанетт.
– Иногда я вижу такое, от чего хочется умереть, – будничным голосом продолжила Энджел. – Или хочется, чтобы умерли все остальные. Посмотри на это. – Она указала на новый плакат между автоматами с едой и газировкой. На нем была песчаная дюна со следами, уходящими куда-то вроде бесконечности. Надпись под фотографией гласила: «ДОБРАТЬСЯ СЮДА – ЭТО ВЫЗОВ». – Этот парень добрался туда, но куда он ушел? Где то место? – желала знать Энджел.
– Это Ирак? – спросила Джанетт. – Вероятно, в ближайший оазис.
– Нет, он умер от теплового удара. Лежит там, где его не видно, с выпученными глазами и кожей черной, как шляпа-цилиндр. – Она не улыбалась. Энджел была наркоманкой крутого замеса, из тех, кто жует кору и использует первач вместо святой воды. Посадили ее за разбойное нападение, но Джанетт догадывалась, что за Энджел числятся едва ли не все категории преступлений. Ее лицо было похоже на череп, обтянутый кожей; казалось, им можно разбить мостовую. За время пребывания в Дулинге она часто гостила в крыле В. А в крыле В камеру разрешалось покидать только на два часа в сутки. Крыло В предназначалось для плохих девочек.