Спящий океан
Шрифт:
— О, Одилия ты жестока! Мне просто любопытно кто это. Я обещаю, что успокоюсь, как только узнаю все подробности о нем. Прошу тебя! Мне правда интересно. Я уверена, что твоя матушка уже все о нем знает. Тебе ведь не сложно спросить ее?
— Не сложно, но я правда не вижу в этом никакого смысла. Вы интересуетесь им потому что он богат, моя дорогая? Но посмотрите на него, он страшен как привидение.
— С чего ты взяла? Мне без разницы богат он или нет. Почему тебе кажется, что он страшен? По-моему он красив.
Одилия и Валентина задумались на минуту, удивленные словами подруги.
—
— Ты права, он недурен собой, но он словно привидение. Ему бы очень пошла улыбка, но сомневаюсь, что он знает что это такое. Если бы он знал, какое убийственное впечатление производит, в прямом смысле этого слова, то научился бы немного улыбаться или сделал бы более или менее приветливое выражение лица. Впрочем, он же герцог, зачем ему все это — бросила Одилия, демонстративно пожав плечами.
3
До церемонии представления ко Двору оставалось три дня. Весь наряд Ровены был выглажен еще раз, все складки, рюши и ленты разглажены и приведены в порядок. И все это великолепие покоилось на вешалке, ожидая своего часа.
В Ровене начало подниматься возникшее неизвестно откуда волнение. Особенно, когда она смотрела на свое платье, подобное которому никогда ранее не носила. В этом наряде заключалось все богатство ее отца, весь блеск фамилии и вся ее честь. С какой гордостью, достоинством и умением ей надлежало показать себя при Дворе. Действительно, здесь было о чем подумать.
Ровена, осененная подобной мыслью, застыла, глядя на наряд. Ей показалось, что она побледнела, так как чувствовала как похолодели ее щеки. Спустя мгновение она уже укоряла себя за излишнюю беспечность и холодность по отношению к предстоящей церемонии и ее важности. Среди подобных мыслей вспомнились и наставления Одилии, а заодно и то, что их речь в парке прервали и ей так и не удалось добиться ответа от подруги.
Тут ее озарила догадка. А почему бы не написать Одилии записку, где поблагодарить ее за дельные советы, за участие и поддержку. А заодно попросить ее разузнать что-нибудь о незнакомце.
Улыбнувшись столь удачной мысли Ровена подобрала подол платья и словно птичка впорхнула вверх по лестнице, а далее к себе в комнату писать записку.
Первая часть записки далась ей очень легко, но как только дело дошло до предмета, интересовавшего Ровену больше всего на свете, наступила пауза в мыслях.
Ей стоило некоторых трудов изложить свою просьбу так, чтобы она оказалась достаточно кратка, но содержательна, не выглядела слишком вульгарно, не выдавала ее заинтересованности, но и не дышала сухостью.
Наконец, закончив свое нелегкое предприятие, Ровена вздохнула, позвала служанку и попросила ее передать записку Одилии как можно скорее.
В ожидании Ровена взяла книгу и отправилась в сад почитать. Однако теплое весеннее солнце разморило ее, убаюкав почти сразу же.
— Миледи... миледи — услышала вдруг Ровена голос своей камеристки, которая пришла разбудить ее, — не холодно ли вам здесь? Уже вечереет, скоро позовут к ужину. Кстати, в вашей
Ровена, по началу лениво потягиваясь вдруг встрепенулась и тут же последние обрывки сна слетели с нее, а вместо этого на лице заиграла радость, которую она даже и не потрудилась скрыть.
— О, какое счастье! Я и не ожидала получить ответ так скоро! — воскликнула она, вскакивая на ноги. Обняв свою камеристку, Ровена быстро унеслась к себе, чем повергла первую в некоторое замешательство.
И вот письмо оказалось в ее руках. Ровена сломала маленькую гербовую печать и заметила, что в нем всего несколько строчек.
“Дорогая моя, я не одобряю ваше любопытство. Но так как мне самой любопытно узнать кто этот господин, я взяла на себя труд выведать у матушки все, что ей о нем известно. К завтрашнему вечеру я рассчитываю узнать то, что вас так интересует.
Если вы желаете, то можете присоединиться к нам за ужином, после которого мы непременно пойдем с вами прогуляться по саду.”
Ровена вся просияла, и чуть было не расцеловала желанное письмо, но сдержала свои неуместные порывы, покраснев, урезонив себя мыслью, что радость ее чрезмерна и совершенно необоснованна. Однако она с уверенностью и без тени стыда могла точно сказать, что чувство любопытства и интриги двигало ею больше всего и ее помыслы оставались чисты и невинны, а следовательно упрекнуть ее в большем было бы несправедливо.
Успокоенная подобными рассуждениями, она принялась готовиться к ужину.
После ужина Ровена уведомила домашних, что на следующий день приглашена к мадам Уитклиф и ужинать дома не будет. Так как это мероприятие повторялась довольно часто, две семьи тесно дружили, соответственно никаких возражений по данному поводу не поступило.
Стоит сказать, что Ровене стоило некоторых трудов на следующий день проявить побольше терпения ожидая вечера. Все время, на самом деле, ушло на то, чтобы еще раз повторить умозаключение прошлого вечера, которые она нашла очень удачными и снабдить себя обещаниями, что ей удастся сдержать излишние порывы любопытства и заинтересованности. Ровена даже продумала как будет себя вести и что говорить на возможные замечания Одилии.
В особняке семьи Уитклиф царило оживление, когда коляска Ровены прибыла к парадному входу. Это был огромный фамильный особняк, больше похожий на замок, истинная гордость фамилии. Особняк окружал не менее большой и богатый сад с ухоженными аллеями, галлереями, небольшим лабиринтом из палисада и фонтаном, прячущимся где-то за сенью буйной зелени.
На ужин были приглашены еще несколько близкий друзей семьи. Вообще, мадам Уитклиф, любившая светские вечера, салоны и большие компании, старалась не отказывать себе в этом, а ее муж совсем не препятствовал ей. Почти каждый день она либо выезжала сама или вместе с мужем и дочерью, либо приглашала к себе на ужин близких друзей, если ей хотелось уединения или всех, кто ей только мог прийти на ум, когда она находилась в бодром расположении духа. По количеству собравшихся гостей Ровена определила, что сегодня мадам пожелала уединиться.