Спящий сталкер
Шрифт:
Писатель взглянул на небо. Ночь полностью поглотила окружающий пейзаж. Лишь далеко на северо-востоке отсвечивало багровое марево. На его фоне кроны деревьев дышали бездонной чернотой. Костер выбрасывал одну порцию искр за другой, стремясь зажечь звезды на небе. Маленькие метеоры изо всех сил стремились ввысь, выписывая сложные траектории, и гибли один за другим, задушенные черной громадой неба.
– Взять другие Зоны. Канада, Россия, Атлантика, Африка, Гренландия, Аравия. Целых шесть штук. Я изучил доступную информацию, там точно пришельцы постарались… Теперь собираю информацию здесь.
–
Карандаш кивнул.
– Не суть. Что я хотел сказать. Чернобыльская Зона, это вот все, – он обвел рукой поляну, – не просто маленькая язва на теле планеты. Зона живет своей жизнью… И она… растет.
– Растет? – автоматом переспросил Лоцман. – Мутанты наружу рвутся?
– В том числе.
– Ну, это вполне объяснимо. – Лоцман надвинул на глаза кепку и отодвинулся в тень.
– Внимательно слушаю.
– Хорошо. – Лоцман включил коммуникатор КПК и вызвал Зубра. – Кеша, как дела? Ничего на горизонте?
– Все чисто, – скрипнуло в ответ. – Двигаюсь потихонечку. Тихо.
– Тут все просто, – пустился в объяснения Лоцман. – Гон мутантов – это не что иное, как воздействие инфразвука. Очень низкой частоты и высокой интенсивности. Точно так же кошки-собаки покидают дома перед землетрясениями. Крысы бегут с корабля, если тот начинает резонировать на частоте надвигающегося шторма. Живность чувствует инфразвук, знают, что грядет катаклизм, а в случае с Зоной – Шторм.
Лоцман смолк. Карандаш шуршал листками блокнота.
– А то, что плодятся как не в себя, – продолжил Онисим, – так это наши горе-экспериментаторы постарались, и пришельцы тут ни при чем. И легенды эти, как знать, может, по сути мутанты-полтергейсты?
Карандаш закончил записывать и открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг тишину пронзили жуткий, леденящий душу вопль и несколько беспорядочных выстрелов. Сталкеры вскочили.
– От костра! – выдохнул Лоцман и исчез во мраке.
Вместо того чтобы последовать совету, писатель начал крутить головой, пытаясь что-нибудь разглядеть в ночи. Опомнившись, он схватил автомат, включил подствольный фонарь и лучом света стал шарить по деревьям. Метания закончились быстро – массивная фигура появилась у него за спиной и схватила. Одной рукой неизвестный обхватил Карандаша за шею, другой вырвал автомат и прижал руки писателя к торсу. Он почувствовал, как под давлением стальных объятий воздух выходит из легких. Сердце с дикой скоростью пыталось прокачать кровь к головному мозгу, но сдавленные артерии не пропускали живительную жидкость.
Резкий рывок – и они провалились в темноту. Поляна опустела. Лишь по траве и деревьям мелькали тени от неровного света костра.
– Спокойно, брателло! – прошипело у уха писателя. – Ты в бе-зо-пас-нос-ти.
Распознав голос Зубра, Карандаш прекратил сопротивляться. Кеша медленно ослабил хватку и отпустил его. Вернул «Хеклер-7». Минут десять сталкеры ждали, сидя на корточках. Глаза привыкли к темноте, но видимость все равно была практически нулевой. Никакого треска сухих веток или шуршания травы. Только шепот листьев и поскрипывание качающихся деревьев.
– Сдается мне, брат, что не здесь это случилось… – прошептал Зубр. – Ложная тревога. Готов поклясться, что этот крик слышали и на кордонах, и в Припяти.
– С чего ты взял? – Писатель повернулся лицом к сталкеру.
– Эх ты, бумажная душа. Покантуйся здесь года два, не будет таких вопросов. – Зубр с раздражением указал в жесте «V» себе на глаза, а потом выставил указательный палец в сторону костра. – Зона оповестила всех, что добыла жертву… а может, и не одну. Чтоб остальные не расслаблялись. Сечешь?
Карандаш мог поклясться, что услышал в голосе Зубра не превосходство, а тоску. «Он очень хочет оказаться на моем месте… свалить отсюда к черту», – подумал он, переводя взгляд в указанном направлении.
– Ясно, но…
– Что? – Зубр не дал ему закончить. – Дружище, даже сто историй не помогут тебе прочувствовать Зону. Вон Лоц идет. – Он повел стволом «Абакана» в сторону костра. – Пошли к нему.
Сталкеры подошли к огню. Вестник смерти оставил у каждого в душе черный осадок. Каждый ждал, что он вот-вот снова даст о себе знать… а то и придет.
«Медальон не чувствуется. Ничего не болит, – отстраненно подумал Лоцман, не спуская глаз с края поляны. – Странно».
Молчание затягивалось. Никто не хотел начинать разговор первым. Убирать оружие – тоже.
– Растет, значит, Зона, – наконец произнес Лоцман, чтобы разрядить атмосферу напряженности.
– Десять минут сидим, потом один дежурить, остальные спать, – сказал Зубр. Подкинул в костер хворостину. – Отбой.
Усилием воли Лоцман заставил себя отвернуться от леса. Сообразил, что они все еще стоят. Хмыкнул и сел у костра. Когда спутники последовали его примеру, он спросил писателя:
– Ну что там дальше, Карандаш?
В глазах писателя в такт языкам пламени плескался страх. Погруженный в себя, он не услышал, что обращаются к нему. Зубр кинул в него веточку. Карандаш вздрогнул.
– Что же человеку сделали такого, что его крик так далеко разнесся? – спросил он.
– Говорят, они внутренности человеческие любят. Еще теплыми, – не уточняя, кто именно эти «они», ответил Зубр. – Пока жертва коньки не отбросила. Разрывают тушку, вытаскивают что повкуснее. Впрочем, сильно не ковыряются. Потом мигом отправляют в пасть и, почти не пережевывая, глотают. – Кеша увлекся и стал жестикулировать, изображая каждое действие. – Бывает, жрут вместе с одеждой, но чаще едят труп изнутри, через грудную клетку. Так крови меньше на землю вытекает. Мышцы – они жестковаты, а вот легкие, печень, кишочки…
– На себе не показывай, – буркнул Лоцман. Сдвинув кепку на затылок, он смотрел сквозь огонь, поглаживая медальон.
Зубр замолчал.
– Карандаш, у тебя по-любому должна быть какая-нить музычка. Типа вашему брату помогает для вдохновения, – сверля взглядом напарника, обратился к писателю громила. – Я бы не прочь что-нибудь послушать… настроение ни к черту.
Карандаш сморщил лоб, секунды две думал, затем расстегнул комбинезон и сунул руку за пазуху.
– Не знаю, смогу ли я что-нибудь исполнить, – сказал он, доставая губную гармошку. – Все еще руки трясутся и сердце колотится.