Спят усталые игрушки
Шрифт:
– Неужели все помогают?
– Да, – гордо сказал Сергей Филиппович, – ни одного исключения не помню.
– А Рощин?
– Жорка? Золотая голова, потрясающий бухгалтер, сколько он нам отчетов сделал, сколько интересного подсказал, чтобы людям нормально зарплату давать.
– Вы знаете, что он погиб?
Сергей Филиппович кивнул:
– Ужасная трагедия. Жена говорила, будто курил у открытого окна, голова закружилась. Молодой, здоровый, красивый… Сильно переживали.
– Как вам кажется, Жора был верующим?
Директор поднял брови:
– Раньше нет, да
Я достала из кармана бордовое удостоверение с золотыми буквами «МВД» и ответила:
– В Подмосковье появилась секта «путников», которой руководит обманщик, натуральный мошенник. Устроились сектанты в одной из деревень, адрес держится строго в секрете. Но у нас имеются сведения, что Рощин был связан с ними и его смерть не простая случайность. Вот подумали, может, кто из ваших в курсе.
Сергей Филиппович нахмурился и забарабанил пальцами по столу. Потом сказал:
– Была у нас одна неприятная история, единственная за все время существования дома. Для меня она – как нарыв, напоминание о моей несостоятельности, и Георгий Рощин сыграл тут свою роль.
– Можно поподробней? – попросила я, устраиваясь в мягком, удивительно удобном кресле.
Глава 18
Сергей Филиппович ухитрился так поставить дело, что дети попадали в его семью, когда им исполнялось три года. Теоретически детский дом мог пополниться ребенком любого возраста. Новички двенадцати-тринадцати лет не редкость в других приютах, но только не у Костомарова. Директор боялся разрушить уникальную структуру. Малыш, переведенный в три годика из дома малютки, охотно принимал игру в «папу-маму», подросток же скорей всего отверг бы подобные взаимоотношения. А Сергей Филиппович дорожил своим домом, вот и сопротивлялся как мог, даже объявлял карантин, сообщая в роно: в интернате гепатит, менингит и бог знает что, лишь бы не принимать подросших уже детей.
Потом брат Сергея Филипповича, сделав невероятную карьеру, стал одним из секретарей Московского городского комитета Коммунистической партии. Детдому моментально присвоили статус экспериментального, директор получил звание «Народный учитель РСФСР». Более того, заведение отдали под эгиду Института детской психологии, выведя его из подчинения Министерства образования. Сергей Филиппович вздохнул полной грудью: семье больше не угрожали бури.
Только один раз он сделал исключение. И то лишь после звонка с Петровки.
– Сделай милость, – басил в трубку генерал, хороший знакомый директора, – знаю, что не берешь подростков, но тут совершенно особый случай. Секту мы накрыли, преступные дела обнаружились. Все получили сроки, а детишек по приютам распределяем. Но есть там один мальчишка… В общем, хочу, чтобы взял его именно ты.
– Сколько лет? – поинтересовался директор.
– Тринадцать.
– Ни за что, – отрезал Сергей Филиппович.
Генерал принялся упрашивать и в конце концов сказал:
– Помнится, ты просил у меня учреждение какое-нибудь бывшее для твоих питомцев отдать? Так вот – берешь парня, получишь домик под Электросталью, как раз на семьдесят
Директор, конечно же согласившись, спросил:
– Чего это ты так о мальчишке печешься?
– Волчонок он, а не ребенок, – вздохнул генерал. – Никто, кроме тебя, с ним не справится. В любом другом детдоме всех под себя подомнет, запряжет и поедет, а у тебя, я надеюсь, все будет по-другому.
Сергей Филиппович тогда изрядно перепугался. Но когда Коля Шабанов появился, немного успокоился.
– Кто? – потрясенно переспросила я.
– Николай Шабанов, – ответил собеседник, – совсем неплохой мальчик, и поселили его как раз вместе с Жорой Рощиным.
Ничем особенным Коля не выделялся, разве что ел мало и не все, и никакие уговоры воспитателей не действовали. Еще он упорно отказывался называть учителей мама и папа. Предпочитал обращаться по имени-отчеству, категорически не желая играть в «семью». Но Сергей Филиппович ухитрился вывернуться из щекотливой ситуации. Объяснил внукам просто:
– Коленька пришел к нам из другого дома, мы его пригрели, как положено в хороших больших семьях. Он нам не родной, но близкий.
Впрочем, других хлопот Коля не доставлял. Учился нормально, порядки соблюдал, поручения выполнял. Правда, ни с кем не дружил, лишь с Жорой Рощиным связывали его какие-то подобия взаимоотношений.
Кстати, Георгий, после того как его поселили вместе с Колей, начал худеть, осунулся и стал как-то странно дергать плечом.
Однажды Сергею Филипповичу позвонила коллега, директриса другого детдома, и попросила:
– Пожалуйста, запретите Коле Шабанову навещать сестру. После его визитов девочка сама не своя.
Вызванный Николай спокойно объяснил:
– Маленькая она, как увидит меня, мать вспоминает, плачет, домой просится. Ну не могу же я ей объяснить, куда мамка на самом деле подевалась.
Сергей Филиппович, знавший, что Раиса Шабанова отбывает срок за убийство мужа, только кивнул, но пристрожил:
– Не ходи пока туда.
– Ладно, – охотно согласился подросток.
Летели недели, месяцы, и снова неприятность. На этот раз с Жорой Рощиным.
Тихого, доброго мальчика застали на заднем дворе в тот момент, когда он перерезал горло местной любимице – дворняжке Бимке.
Дети надавали Жорке тумаков и притащили в кабинет к деду. Разгневанный Сергей Филиппович стал допрашивать парнишку. Но тот, трясясь, как в ознобе, свалился на пол без чувств. Вызванная «Скорая помощь» отвезла его в больницу. Не прошло и часа, как из приемного покоя позвонил доктор. Он кричал:
– Имейте в виду, подлечу парнишку и добьюсь, чтобы вас судили!
– Что стряслось? – недоумевал директор.
– Избиваете детей до полусмерти и еще спрашиваете!
Сергей Филиппович помчался в клинику. Белый от негодования врач сдернул с Рощина одеяло, и директор чуть не рухнул прямо на линолеум. Почти все худенькое тельце мальчика покрывали синяки, кровоподтеки, ссадины…
– Вот, – прошипел педиатр, – любуйтесь. Похоже, несчастного избивали и веревкой, и проволокой, а здесь следы от ожогов, кто-то тушил об него сигареты…