SQUAD. Час Пса
Шрифт:
– Вовсе не Сократ, а Диоген. Кстати, на его могиле в Коринфе поставили мраморную колонну с изображением сидящей собаки. Это в пандан нашей темы, в контексте наших с тобой поисков.
Торцев был из категории таких людей, которые, даже получив диплом университета, законченного образования не обретали. Невежество и неумение думать соперничали у них с непомерными амбициями и с абсолютной уверенностью в собственной правоте. Это позволяло им Сенеку звать запанибрата Сенечкой, а Лазурный берег презрительно именовать Лазуркой. Они не путали – стоит отдать им должное! – Луганск с Лугано и Саратов с
В «переговорную» заглянула пухленькая Эллочка, не знающая возраста многолетняя секретарша Слона:
– Георгий Владимирович, вас к шефу. – Взглянула мельком на Торцева, было, заволновавшегося, почему главный вызывает к себе только одного Гошу, и добавила. – И вас – тоже.
В кабинете шефа, в торце длинного стола сидел, опершись обеими руками на трость, давно уже немолодой человек с густыми белыми усами и в массивных роговых очках с матовыми, жёлтоватыми стёклами, прячущими его глаза.
– А вот и наши сыскари! – В свойственной ему форсированно оживленной манере начал редактор прежде, чем представить гостю журналистов. – Знакомьтесь: профессор Николай Николаевич Прибылов-Ордынский. Авторитетный специалист-кинолог, ветеринар и селекционер, историк собаководства. У него целый табун собак! Узнав, над какой темой сейчас работает наше замечательное издание, он бескорыстно предложил свои услуги… Уверен, вам, коллеги, это будет не безынтересно.
Профессор привстал и поприветствовал друзей едва заметным, скупым кивком. Гоша смотрел во все глаза и не мог отделаться от ощущения, что где-то его уже неоднократно видел.
– Вы – не москвич? Мы не встречались?
– Сомневаюсь, хотя Земля – круглая. Меня часто с кем-то путают. Как-то даже приняли за покойного Сальвадора Альенде, – попытался отшутиться Прибылов-Ордынский. – Я оказался в курсе вашего журналистского расследования, господин Распоров, совершенно случайно. Сначала услышал о смерти некоего Андреасяна, как известно, занимавшегося «собачьим бизнесом», от моего парикмахера, он где-то проведал, что на месте убийства побывал известный корреспондент из Москвы. А позднее узнал на сайте газеты из анонса ближайшего номера, что «Сенсации недели» готовят материал о собаках. Видите ли, я исследую семейство псовых, в частности – канидов, более тридцати лет. Сюжет неиссякаемый!
– Конечно, ваши советы пригодятся нам. – Уклончиво ответил Гоша, не способный отделаться от осознания дежавю. А Прибылов-Ордынский затеял тем временем целую лекцию о семействе собачьих.
– «Не живи в городе, где не слышно лая собак», – гласит священная Тора. А испанский император Карл V обращался к своим воинам: «Надеюсь, что вы будете такими же храбрыми, как ваши собаки!» Наши псины – уникальное явление. Как говорил Заратустра: «Собака одна, а сравнима с восьмью существами: ведь у нее характеры священника, воина, скотовода, раба, зверя, вора, потаскухи и ребенка». Согласитесь, разве не вящее чудо?.. Мой принцип: каждому и всем – по собаке! Ведь собака – это подарок судьбы.
Чувствуется, кинолог профессионально завелся. Чтобы свободнее жестикулировать, он отложил в сторону трость, и Гоша увидел её набалдашник – в виде головы волка. Серебряный, массивный. Заметил Георгий и цветок фантазийной расцветки, вдетый в петлицу дорогого пиджака профессора. Сразу вспомнилась классика хоррора, голливудский фильм ужасов 1941 года «Человек-волк». Там атрибутами, необходимыми для превращения человека в оборотня, были «серебряная трость» и «волчий цветок». Русские люди погибали сотнями тысяч в боях с немцами, рвущимися к Москве, а янки коллективно дрожали от страха перед экранным злодеем, способным превращаться в мохнатого ночного хищника, чтобы в полночь поглощать блондинок… Вряд ли уместно тут рассуждать о «диалоге цивилизаций».
– Собачки наши это, образно говоря, наше лохматое золото. – Сказал профессор и осекся, заметив улыбку на лице Георгия. – И чем же я вас насмешил, позвольте узнать?
– Простите, профессор, ничуть не собирался вас обидеть… Но точно такой же образ изобрёл в девяностых годах для своей нежной команды одиозно известный сутенёр Пётр Листерман, поставлявший девочек бандитам и олигархам. Впрочем, я вовсе не собираюсь сравнивать ваших пёсиков с девицами низкой социальной ориентации.
– И на том спасибо… – Обиженно процедил Николай Николаевич. И продолжил высокопарно. – Собаки для меня – превыше всего. Порой мне кажется, что они – мои «псины-сапиенс» – умнее нас.
– Как вижу, вы, профессор, любите братьев Стругацких с их «голованами», собакообразной – киноидной – расой, обладающей паранормальными психическими способностями. – Не мог не среагировать на придуманный писателями-фантастами термин Гоша, у которого «Обитаемый остров» и «Жук в муравейнике» давным-давно стояли на видном месте в домашней библиотеке.
– Только мои «псины-сапиенс» не обитают под землёй, скрываясь от радиации после ядерной катастрофы, а пользуются всеми благами, доступными для животных в условиях современной цивилизации…
В разговор, становящийся ему непонятным, поспешил вмешаться Слон. В привычной для него возбуждённой манере.
– Воистину: на охотника и зверь бежит! Видите, с каким выдающимся знатоком я вас познакомил. Николай Николаевич – настоящий наш завейский собачий академик! Обменяйтесь координатами и держите связь. Извините, коллеги, мне пора. Мэр вызвал на совещание. Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи! Как говорил Конфуций: «Среди стоящих беги, среди бегущих – остановись». При этом главное – не оглядываться! Ха-ха…
После кинолога, с которым друзья обменялись телефонами, Гоша и Толян, чтобы им никто не мешал, заперлись в «переговорной». Вновь стали рассматривать торцевскую «базу данных» из пёстрых распечаток и вырезок.
«Классической страной собак был древний Египет.
Когда в семье умирала собака, все домочадцы погружались в глубокий траур: наголо брили головы и длительное время днем не прикасались к еде. Тело же умершей собаки бальзамировали и торжественно хоронили на специальном кладбище. Во время траурной процессии участники ее горько плакали и причитали, словно при кончине близкого человека.