SQUAD. Час Пса
Шрифт:
Почувствовав за Володей хорошие деньги, поспешила стать его женой. Занялась «продажей красоты»: салоны косметики с ненавязчивым массажным сервисом росли в ту пору как поганки после теплого дождя. В определенных столичных кругах её по старой памяти мужики продолжали титуловать Лийкой-Космонавтом. Далеко не случайное прозвище! Скорее – профессиональная характеристика. Как утверждали ищущие ласок за деньги состоятельные современники, гибкая Лия, несмотря на сухое лицо без живых красок, костистое тело и практически полное отсутствие бюста, обслуживала валютных фраеров так, что они в космос улетали. Лийка раскрыла как-то подшофе одной из товарок свой альковный секрет: «Это фирменный рецепт моей бабушки, от него ещё красные комиссары и ворошиловские
Ну, а если вернуться к более земным темам, то все бы шло у Андреасяна гладко, но банкиром наш делец оказался никудышным. Кончилась финансовая авантюра тем, что кредиторы потребовали своих денег и обещанных процентов. Банкиры же у нас, как известно, денег клиентам не отдают… Озлоблённые кредиторы пригрозили грохнуть Володю. Тогда наш герой, предварительно переоформив все «движимости и недвижимости» на предприимчивую супругу, пропал. Исчез с концами, оставив кредиторов с длинным носом: «Кому должен, всех прощу».
Закончив свой рассказ Анатолию о прохвосте Андреасяне, Георгий подытожил.
– Вроде бы, он как умер. Где-то так… Лия даже похороны незабвенному супругу шумно устроила. По полной программе: гроб, венки, подвыпивший попик на отпевании, покойник на смертном ложе, – впрочем, плохо узнаваемый, какой-то бездомный бедолага, густо измалёванный побелкой санитарами в морге, – и потом могила с портретом на мраморном надгробье на Троекуровском… Злые языки, правда, утверждали, будто Володя во время собственных похорон благополучно слинял по левому греческому паспорту в Хорватию, где загодя свил заповедное гнездышко на берегах Адриатики.
– А на самом деле, получается, залег в Завейске, где три с лишним года отсиживался, как бандеровец в схроне. А потом воскрес, словно птица Феникс.
– Наверное, помогли старые связи, – мафия вечна! – и Андреасян превратился в Завейске в ярого пропагандиста программы утилизации ТКО. Тому, кто придумал эту бодягу с виртуально утилизируемыми отбросами, власти памятник обязаны поставить. Нерукотворный монумент воздвигнуть!
– Да-а-а… Воистину золотые отходы у нас!
Друзья как раз проезжали мимо площадки с жирной танцующей надписью от руки: «Место сбора мусора. За незаконный вброс – штраф 5 тыс. рублей». Выставленные почти к дороге весёлой расцветки пластиковые кубы и решетчатые ящики были переполнены выше крыши: всевозможные бытовые отходы ссыпались, стекали на асфальт, как лава из вулканического жерла в дни извержения. Весь мусор – в одну кучу: пищевые отбросы, пустые банки и бутылки, сорняковая зелень с участков, пластик… Чему тут удивляться? При чём здесь – хотя бы по касательной! – экология, о которой столько талдычат по телевизору? Отбросы как раньше не вывозили регулярно из городов и весей (Москва – редкое исключение, да и то не всегда), так и теперь этого не делают, особенно – в провинции. А деньги за условно утилизируемое коммунальное дерьмо, никем не сортироуемое, у налогоплательщиков отбирают. На шермака, халявно, без предупреждения, даже без заключения с безвластными гражданами надлежащих договоров.
– Знаешь, Толян, как по-научному называется окаменевшее говно динозавров и птеродактилей?
– Не-е-а…
– Копролиты. В музеях естествознания эти окаменевшие «каки» триасово-юрского периода представляются сегодня чуть ли не как главные реликвии человечества… Так вот, нынешние апологеты ТКО, для которых нажива – всё, а экология – ничто, миллениума этак через два до умопомрачения загадят все континенты новыми копролитами в том числе и нашего с тобой фирменного изготовления.
– Наверное, не только фекалиями, а, прежде всего, – пустыми упаковками, банками, бутылками, пакетами.
– Не без того… Гордись, бро! Только так мы с тобой и войдем в Историю. Прав был великий Леонардо: будущее человечества ознаменуют лишь огромные кладбища и миллионы нужников, столь переполненных, что их и очистить грядущим поколениям станет невозможным. Каково общество, таковы и его артефакты.
– Ты и загнул, Жора! Откуда глухой пессимизм?
– От верблюда!
– Не ласков ты, не ласков… Ну, давай по делу. Андреасян помимо гешефта на так называемых ТКО подвизался и на создании собачьих питомников. Учитывая его ненасытную алчность, легко представить, что эти заведения превратились у экс-дипломата в гигантский агрегат для зарабатывания денег из горбюджета. Похлеще помоек! Подсчитай. На содержание одной собаки город выделяет 147 рублей в день. Скажем, формально в собачьем Гулаге содержится тысяча псов. А на самом деле – пятьсот.
– Нетрудно представить, сколько денег экономилось в пользу дельца на приписках.
– Занялся он и стерилизацией животных. Дескать, обещал властям контролировать рождаемость бродячих собак, ведь формально они – собственность города. И что получилось? «Спецы» Андреасяна изловчились зарабатывать и на отлове собак – тендеры на это выигрывали! – и на их содержании, и на стерилизации. Одних и тех же сучек садисты оперировали по несколько раз, а потом показывали их присылаемым из контролирующих инстанций инспекторам… Чем больше поймал и стерилизовал, тем круче огреб бабок! Учёта ведь все равно нет. До сих пор не существует точных данных, во сколько обходится стерилизация одной собаки. Но известно, сколько денег, скажем, в одной лишь Москве выделяется каждый год на содержание собачьих приютов, стерилизации, строительство новой инфраструктуры.
– Сколько же?
– Около 800 миллионов рублей. Детализация расходных статей – тайна, покрытая мраком. Завейск в этом плане не исключение. Здесь всё, как и везде по стране, – согласно московскому формату, образу и подобию. Только чуть поскромнее, масштабы все-таки поменьше… Кажется мне, что за все это Андреасян и поплатился. Только вот кто влиятельный и значительный скомандовал убийцам: «Фас!»?
– Не ново это всё, ой как не ново! Ещё Владимир Гиляровский во второй половине девятнадцатого века написал репортаж «Ловля собак в Москве». Дядя Гиляй рассказывал, что по постановлению городской думы все бродячие собаки отлавливались и помещались в живодёрню Грибанова в подмосковной деревне Котлы. Законодательный акт строго-настрого запрещал исполнителям проявлять жестокость. Ловля проводилась только в ночное время, и, если у пойманного животного обнаруживался хозяин, он мог выкупить свою собаку.
– Держи карман шире!..
– Увы и ах! По наблюдению Гиляровского, все происходило с точностью наоборот. Ловля петлёй или сетями проходила крайне жестоко, к тому же мастера «очистки» старались выманить из дворов породистых собак – с целью их дальнейшего выкупа или перепродажи. А беспородных псин бепощадно убивали с помощью верёвочной петли или дубины.
– Одним словом: проклятый царизм… – Выступил с классовой позиции Толян.
– Не везло животным и при Советах. Отловом бездомных собак занимались службы городского хозяйства. За пойманную псину «охотник» получал 1 рубль 40 копеек. К тому же в качестве вознаграждения ему дозволялось взять любую приглянувшуюся ему шкурку. На меховой воротник, на шапку-ушанку, на теплые стельки… Иногда животные уничтожаилсь уже по пути в приют: в грузовой отсек автомобиля вел от выхлопной трубы шланг с угарным газом.
– Это же гитлеризм какой-то!
– Отчасти… В самих приютах порой применялись инъекции животным, вызывающие смерть от удушья. Городские службы, надо сказать, трудились не покладая рук: в год отлавливали и уничтожали до 60 000 собак, при общей сумме, по некоторым официальным оценкам, до 100 000 особей. Только в 1999 году после шумной медиа-кампании, затеянной зищитниками животных – с участием самой Брижит Бардо, – варварская практика была в Москве прекращена решением мэрии. Вместо этого в столице начали проводить экспериментальную программу: бездомных сук отлавливали, прививали от бешенства, хирургически стерилизовывали и выпускали на улицу.