Среда обитания
Шрифт:
Они долго смеялись, а потом Корнилов сказал серьезно:
— Но вообще-то, Владимир Филиппович, преступника никогда нельзя в дураках числить. В два счета просчитаешься.
Вернулись Новицкий и Прохор Савельевич, Корнилов спросил у сторожа:
— В последнее время никто к вашей церкви не проявлял интереса?
— Было. Нынче прямо поветрие какое-то. По домам шастают, у старух иконы торгуют. Тьфу, проклятые! — Он зло сплюнул. — И ко мне наведываются. Покойника-то я не припомню. Не видал. А разные другие заходили. «Открой, Савельич, храм, дай поглядеть, нет ли чего интересного!»
— Показывали?
— Если
— А из серьезных что за люди приходили?
— Из города приезжали. Художник один со студентами. Лихачев фамилия.
— Юрий Никитич! — сказал Новицкий. — Знаю, знаю. В Репинском институте руководит мастерской портрета. Хороший художник.
— Обстоятельный гражданин, — подтвердил сторож. — Я им все показал. Один ученый еще был, запамятовал фамилию. В позапрошлом годе раза два Михаил Игнатьевич захаживал. Дачник орлинский. Теперь большой начальник по строительству стал. Не приезжает боле. А раньше у Маруси Анчушкиной избу снимал несколько лет подряд.
— Михаил Игнатьевич? — насторожился подполковник. — Михаил Игнатьевич... — Это имя ему было знакомо. — А фамилию его не помните?
Баланин покачал головой:
— Нет. Прямо напасть какая-то! Нету памяти у меня на фамилии. Имена всю жисть помню, а фамилия для меня ровно пустой звук.
— Застанем мы эту Марусю, если сейчас подъедем?
— Ее в любое время застанешь. Вроде меня калека. Хромоножка. Весь день на огороде торчит.
Фамилия Марусиного дачника была Новорусский.
— Интересный дед Прохор Савельич, — рассказывал Новицкий, когда они возвращались в Ленинград. — На вид-то совсем простяга, а умница. Льва Николаевича Толстого всего прочитал. И ведь с чего начал? Со статей. Я, Игорь Васильевич, честно признаюсь, больше двух страниц толстовских богоискательств прочесть не могу. А старик одолел. Потом и за прозу взялся. Он сам-то верующий. И решил проверить, в чем у Льва Николаевича с верой разлад вышел...
Корнилов вполуха слушал Новицкого, а сам думал о Новорусском. Что это? Простое совпадение? В клиентах у Барабанщикова состоял, «Волгу» имеет, к Прохору Савельичу в церковь наведывался, иконами поинтересоваться. Правда, два года назад. Ну и что? Он вполне мог хаусмайору рассказать об этих иконках. Не специально наводить, а так, между прочим. Помянул как-нибудь в разговоре, а хаусмайор намотал себе на ус. Потом бы Аристарху Антоновичу втридорога сбагрил. «Это все мелочи, мелочи, — останавливал себя подполковник. — Настоящий преступник никогда часто не мелькает, не засвечивается. Да и потом человек все-таки заметный, управляющий трестом. Чего у него общего с этим жульем? Общее-то, пожалуй, есть, — остановил себя Игорь Васильевич, — доставала общий, темная личность, спекулянт. Коготок увяз...»
... — У него дома в шкафу довоенное собрание сочинений Толстого стоит, все девяносто томов. Представляешь? — Николай Николаевич осекся и с укором сказал: — Да ты никак спишь, милиционер? А я распинаюсь...
— Не сплю, Николай Николаевич, — улыбнулся Корнилов. — Слушаю тебя внимательно.
— Слушаешь! — недовольно проворчал Новицкий. — Я тебе про такого интересного старикана рассказываю, а ты... Спит, окаянный. Ну о чем я сейчас говорил?
— Про Толстого.
— Про какого Толстого? Про Льва, Федора, Алексея Николаевича
— Про Константиновича, — схитрил Корнилов.
— Ладно, суду все ясно; зуб золотой, сапоги «Джимм» — два года! Продолжай спать.
— Это откуда ты про сапоги «Джимм» знаешь?
— Тебе не понять! Ты никогда шпаной не был.
— А ты был?
— Был. Василеостровским шпаненком. А стал знаменитым художником.
Встречаясь друг с другом, они любили вот так попикироваться, поддразнить друг друга, скрывая за этим грубоватым поддразниванием искреннюю теплоту отношений.
— Честно говоря, я Алексея Константиновича больше всех из Толстых люблю, — сказал Новицкий. — Понимаю, Лев Николаевич — титан, глыба, но чувству не прикажешь... Алексею же Константиновичу я одного только простить не могу — как это он написал про Россию: «Страна у нас богатая, порядку только нет»?
— Что, разве неправильно?
— В том-то и дело, что неправильно! Ведь не об этом порядке в летописи шла речь! — серьезно сказал Новицкий. — Когда князь Гостомысл умер, порядка в наследовании не было. Сыновей у него не было! Вот и обратились к славянским князьям с острова Рюген, которые были женаты на Гостомысловых дочках, — приходите княжить, страна у нас богатая, а наследовать престол некому. А вы, дескать, Гостомыслу родня, раз на его дочерях женаты. Интересно?
— Интересно, — согласился подполковник. — Это ты сам придумал или прочитал где?
— Прочитал. Ты что ж думаешь, я только холсты мажу да водку пью?
Корнилов знал, что Новицкий пил мало. Ссылался на язву, но Игорь Васильевич подозревал, что это просто удобный повод лишний раз отказаться от выпивки. Он и сам при случае ссылался на больные почки.
— Ты, кстати, этюды собирался писать, — спросил он.
— Я портрет Баланина сделал. Пастелью. Ему и подарил. Характерный дед. Я к нему на неделю скоро приеду.
«Эх, — подумал Игорь Васильевич, — счастливый человек. Понравилось ему у старика, приедет на неделю. Рыбу половит, этюдами займется. Да и грибы, наверное, пошли. А мне — утречком к девяти, а когда домой, никто не знает. — И он снова подумал о Новорусском: — Жаль, что я не видел его. Трудно рассуждать о действиях человека, ни разу не посмотрев ему в глаза. Как только это сделать потактичнее?»
— Игорь Васильевич, а как зовут этого горе-коллекционера икон? — спросил вдруг Новицкий.
— Аристарх Антонович Платонов.
— Аристарх, Аристарх... — задумчиво повторил Новицкий. — Редкое имя. И красивое. Я знаю несколько серьезных коллекционеров, но про Аристарха не слыхал. И что, у него хорошая коллекция?
— Иконами вся квартира увешана, а хорошая или нет — какой я ценитель!
— Это ты брось! Каждый человек с мало-мальски развитым художественным вкусом отличит подделку от произведения искусства.
— И милиционер? — хитро усмехнулся Игорь Васильевич, но художник не заметил его усмешки и сказал серьезно:
— В вашем министерстве даже студия художественная есть. Я года три назад на выставке побывал — очень неплохие работы видел. Молодцы милиционеры. — Он задумался на мгновение и тут же, словно вспомнив о давно мучившем его вопросе, спросил:
— Послушай, Игорь Васильевич, а как же так получается — этот Аристарх, ценитель прекрасного — и вдруг в чужой дом залез?
— Об этом тебя бы следовало спросить.