Среди людей
Шрифт:
— Ты жила не одна. Ты жила со мной. А. теперь я буду с тобой… Хочешь, я сварю сегодня суп, какой ты любишь, с цветной капустой?
— Свари. Только не реви, глупая. Не стоят они твоих слез, дураки такие.
— Все! — сказала Таня. — Плевала я на них.
Она поднялась из-за стола и вытерла кухонным полотенцем щеки.
— Боже, какая это мерзость — штопать их носки, стирать их белье, подлаживаться к их настроению!
Проводив мать до дверей и целуя ее на прощанье, Таня шепнула ей
— Прости меня, мамочка.
В институт Анна Кирилловна приехала совершенно разбитая. Предстоял длинный утомительный день. И, как назло, именно в этот день пришли толстые пакеты с новыми учебниками — ими следовало заменить старые, вышедшие из употребления.
В библиотеке в утренний час было пусто. Бродя вдоль стеллажей и занимаясь своим делом, Анна Кирилловна вдруг услышала:
— Глупое занятие, не правда ли?
Она обернулась. За спиной у нее стоял преподаватель Студенцов. Он дотронулся носком туфли до стопки книг, уже снятых с полок.
— Вам-то что? — сказал Студенцов. — С глаз долой — из сердца вон. А вот нам, историкам… Вы чем расстроены, голубушка Анна Кирилловна?
Он смотрел на нее участливо, наклонив свое большое, гладко выбритое лицо к самому ее плечу.
И внезапно Анне Кирилловне стало нехорошо — у нее закружилась голова. Пошатнувшись и бледнея, она невольно привалилась к Студенцову, он придержал ее сильной рукой и довел до стула.
— Голубушка, что с вами?.. Чем я могу вам помочь? Подобная дурнота случалась с ней уже не однажды, она нисколько не испугалась. Студенцов же, встревоженный не на шутку, сбегал за водой, добыл где-то валидол, валерьянку и не отходил от Анны Кирилловны, покуда она окончательно не пришла в себя.
«Какой он славный! — думала о нем весь день Анна Кирилловна. — Надо бы познакомить его с моей Таней».
А Таня не пошла на службу. Она яростно убирала квартиру, варила обед, отнесла в магазин полную авоську пустых бутылок, но в магазине кончилась тара, прием был прекращен, и, не желая таскаться с бутылками обратно, она выбросила их на помойку.
В АВТОМОБИЛЕ
Когда Леонид Сергеевич подбежал к вокзальной калитке, ее уже запирали, а хвостовой вагон, стоявший совсем рядом, беззвучно уплыл, передвигая за собой по доскам перрона косые клетки света. Следующего поезда надо было ждать до пяти утра.
Обрушив на скамью в привокзальном сквере тяжелый рюкзак, из которого торчали городошные палки, Леонид Сергеевич опустился рядом; свои усталые, избегавшиеся за день по городу ноги он вытянул поперек тропинки, вспугнув ими пыльных, оборванных воробьев. Сперва казалось, что досидеть так, дремля, до утра будет приятно и просто, но задул ветерок, становилось прохладно. Леонид Сергеевич решил выйти на шоссе и поймать какую-нибудь попутную машину: до школьного лагеря было километров сорок.
На шоссе ему повезло. Вечер был субботний, из города вырывались машины одна за другой.
Встав на обочину, он поднял руку; полуспущенный рюкзак висел за спиной. Штук десять машин пронеслось мимо. Стоять с поднятой рукой Леониду Сергеевичу было неловко, и он стал делать вид, что именно в то время, как мимо мчится машина, ему надо пригладить волосы на голове или поправить ремешок рюкзака.
Минут через двадцать подле него затормозила «победа». Дверца открылась, худое женское плечо показалось из машины, затем высунулась коротко стриженная, маленькая, круглая голова.
— Садитесь!
Леонид Сергеевич влез в машину на заднее сиденье. За рулем сидел мужчина в очках, лет сорока пяти, а может, и тридцати пяти, у него было уставшее лицо человека, страдающего головными болями.
— Вам куда? — спросил он, обернувшись.
— Если можно, в Бугры…
— Хорошо, — сказал мужчина. — В Бугры так в Бугры. — И через минуту повторил: — В Бугры так в Бугры…
— Тебе хочется спать? — спросила его женщина.
— Ни капельки.
— Включи дальний свет.
— Дальний так дальний, — сказал мужчина.
— И сигналь, пожалуйста.
— Есть!
Она обернулась к Леониду Сергеевичу, протянув по спинке переднего сиденья свою длинную руку.
— Вы постоянно живете в Буграх?
— Нет, там наш лагерь.
— Вы не похожи на военного. Георгий Александрович, правда, товарищ не похож на офицера?
— Вообще-то, я в войну был офицером, — улыбнулся Леонид Сергеевич. — Но в данный момент еду в школьный лагерь.
— Ах, вы, наверное, педагог? — сказала женщина.
Мужчина, сидевший за рулем, подмигнул Леониду Сергеевичу в водительском зеркале.
— Можете отвечать на ее вопросы через раз.
— Мне нравится ваша профессия, — сказала женщина. Она говорила быстро, громко и веско, может быть даже слишком громко и веско, потому что не всегда ее тон соответствовал содержанию фраз: он был гораздо значительнее их. — А какой предмет вы преподаете?
— Русский язык и литературу.
— Это хорошо, — кивнула она.
— Ничего особенного, — сказал Леонид Сергеевич.
— Человек должен любить ту работу, которую он делает, — строго сказала женщина. — Иначе вообще жизнь немыслима. Георгий Александрович, впереди коровы, выключи сцепление и притормози.
— Не морочь мне голову, — ласково сказал мужчина, притормаживая.
— Он так устает за неделю, что по субботам ему нужно буквально все подсказывать. Иначе он может заснуть за рулем.