Среди звезд
Шрифт:
Все же какие-то Круги возмутились, а аналитик все пытался понять, как же это получилось со временем. Поэтому Круг перестал плакать и поморгал, стряхивая слезы, а потом взглянул на часы над иллюминатором шлема. Кажется, обрадовался аналитик (хотя радоваться было нечему), он оказался прав: время еще было, и звездолет ушел раньше срока. В этом не было ничего удивительного: люди торопились спасти друзей на Эвридике, очевидно, капитан не выдержал и поднял всех на час раньше, и они ушли, бросив Круга, о чем и не подозревали.
Но это крошечное удовлетворение аналитика было ничем по сравнению с негодованием всех остальных. Каким же глупцом надо было быть, чтобы болтаться здесь и вспоминать, что попало, вместо того чтобы использовать все возможности для спасения, пока корабль еще висел неподалеку, словно ожидая! Может быть, он и действительно ждал – сумеет ли человек найти выход, окажется ли достоин его, корабля? Если не окажется – то пусть остается, пусть погибает на этом самом месте. И человек оказался недостойным.
Прав был третий пилот, конечно, прав: какой ты космонавт? То, что ты был на борту корабля, еще ничего не значит… Так тебе и надо. Ты просто не хотел жить – вот и умирай.
Он очень хотел жить, и сейчас – больше, чем когда бы то ни было. И он даже сейчас верил еще, что будет жить. Но знал, что это невозможно. Здесь была не Земля, где помощи можно было ожидать отовсюду: если ты тонул, могло подвернуться бревно или подводный лайнер мог внезапно всплыть и подобрать тебя, если ты падал с высоты – мог попасться удобный склон, скользя по которому, ты погасил бы скорость и остался жив, или деревья с гибкими, пружинящими ветвями… В пустыне мог найтись колодец, а в больнице – врач, отыскавший новый, более эффективный способ лечения. А здесь?
Здесь не могло найтись ничего. Так что и надеяться было не на что.
Мысль эта наконец выкристаллизовалась во всей своей беспощадности. И внезапно Круг успокоился.
Как ни странно, он именно успокоился. Наверное, это произошло потому, что страх тоже не бесконечен; у него есть свои пароксизмы и свои расслабления, свои приливы и отливы, но он не есть что-то вечное, непреходящее; он проходит. И вот сейчас он прошел. По-видимому, страх смерти есть не страх перед смертью, а страх крушения надежд выжить. Страх – противоположность надежд; они, как величины противоположные, взаимно уничтожаются, и когда не остается надежд, иссякает и страх.
Он иссяк, и аналитик почувствовал себя в своей тарелке. Теперь ему не мешали ни эмоциональный биограф, ни исполненный надежд влюбленный. Наступила пора его господства, и он тотчас же стал размышлять о том, что же еще предстоит сделать перед тем, как жизнь кончится. Что она кончится, его больше не пугало. В конце концов, всякая жизнь кончается. Одна раньше, другая позже. Были люди, прожившие намного дольше, чем он, но были и погибшие раньше. Так что смерть сама по себе не вызывала ощущения обиды.
Теперь надо было просто решить вопрос: умереть ли сразу или ждать, пока дело окончится естественным путем. Естественным путем означало – когда жизненные ресурсы скваммера исчерпаются. Эти ресурсы были: кислород, электроэнергия и пища.
Он взглянул на индикаторы. Перед его выходом за борт скваммер был заряжен полностью. Сейчас кислород и энергия были уже частично израсходованы, но часть эта была незначительной. Кроме того, в скваммере работал регенератор воздуха. Так что и дыхание, и обогрев скафандра могли поддерживать жизнь человека еще, самое малое, три дня. Что касается пищи и питья, то эти запасы совсем не были затронуты. Правда, их было меньше всего, но и пищи хватило бы суток на двое, если экономить. Пищи и питья, поскольку в скваммере то и другое было объединено. Впрочем, без пищи можно прожить долго. Так что голод и жажда ему не угрожали: дня через три кончится кислород, но к тому времени он просто выключит отопление, и космос придет на помощь.
Рассчитав, как будто бы речь шла не о смерти, а просто о несложном техническом процессе, Круг совсем успокоился и даже стал насвистывать какую-то мелодию. Аналитик еще подумал мельком, что подвига он так и не совершил, героя из него не получилось. И, пожалуй, правильно. Не могло получиться. Надо было, вероятно, не думать так много о вещах, следующих за подвигом или деянием. Надо было думать о своем деле и делать свое дело. Тогда, кстати, и со скваммером он обходился бы куда более умело, да и вообще. Он подумал обо всем этом без обиды и сожаления, как о деле прошлом и постороннем. Мимоходом аналитик отметил, что не мешало бы поразмышлять относительно того, что топливо иссякло как-то уж очень быстро, даже принимая во внимание его слишком сильные и продолжительные разгоны. Слишком быстро, да. На досуге он об этом подумает.
Теперь же его внимание привлекла другая мысль – из тех, какие раньше не приходили ему в голову. И вот эту мысль никак не следовало упускать.
Круг отлично понимал, что с уходом корабля для него все кончилось. Но теперь он сообразил, что для него-то кончилось, но не для корабля! Корабль живет и будет жить и тогда, когда Круг умрет. И на нем будут жить люди: капитан, команда и пассажиры. Пассажиров он отбросил, но капитан и команда заставили его задуматься.
Когда корабль разгонялся и уходил в надпространство, отсутствие Круга не было обнаружено. Но нелепо думать, что оно так и останется незамеченным до самой Эвридики. Конечно, его хватятся. Когда? От этого зависело очень многое.
Потому что если бы его хватились, скажем, суток через четверо и главный электрик корабля доложил бы об этом капитану через эти самые четверо суток, – и если бы еще несколько часов заняли поиски его на корабле, пока люди не убедились бы окончательно, что на борту его нет, и, следовательно, он вышел в пространство и остался там, – то капитан, мысленно, а может быть, и вслух произнося по адресу Круга не самые лестные из существующих в языке слов, заключил бы это таким образом: точное местонахождение нам неизвестно, а ресурсы скваммера исчерпались уже самое малое сутки назад. Так что возвращаться нет смысла, продолжаем полет в надпространстве, тем более что мы отошли – считая в трех измерениях – уже без малого на парсек от того места, где Круг, по-видимому, остался. Он погиб, а мы его не найдем. Так скажет капитан, и будет прав, потому что так оно и будет.
Но его хватятся не через четверо суток – срок совершенно произвольный и придуманный Кругом лишь для того, чтобы дать возможность капитану произнести эти слова; его хватятся, самое позднее, через шестнадцать часов, потому что настанет его очередь заступать на вахту в слаботочной дежурке. Нет, не через шестнадцать, через восемь! Потому что его вахта начнется через восемь, сейчас он ведь стоял чужую.
Через восемь. Через десять будет ясно, что на корабле его нет. Третий пилот посмотрит в журнал и увидит – вспомнит, если забыл, – что с антенной была какая-то неприятность. Недосчитаются скваммера. Прочтут записи киберинженера. И капитан, произнося или не произнося еще менее лестные слова, даст команду выходить в пространство, тормозиться, разворачиваться, вновь разгоняться, уходить в надпространство. И еще через десять часов корабль опять окажется в пространстве – примерно в том районе, где он был раньше, а сейчас одиноко висит Круг, ставший независимым небесным телом и обращающийся вокруг центра галактики по своей собственной орбите, по которой он вернется на это самое место через каких-нибудь полмиллиарда лет.