Срединное море. История Средиземноморья
Шрифт:
Для Фердинанда и Марии Каролины, для Гамильтонов и Нельсона жизнь шла во многом так же, как и раньше, за исключением того, что теперь у них не было бесспорных оснований оставаться в Палермо. Королева тосковала по Неаполю; с другой стороны, король растравлял свои душевные раны, полученные там, до тех пор пока неприязнь не уступила место ненависти. Он заявил, что никогда добровольно не вернется назад. Гамильтонов, хотя они и советовали возвратиться, считая, что это будет полезно с политической точки зрения, на самом деле полностью устраивало их нынешнее местонахождение. Сэр Уильям, аккредитованный при дворе Фердинанда, получил приказ оставаться с ним, а Неаполь вполне мог вызывать у него неприятные воспоминания, так как его вторая коллекция греческих ваз погибла во время кораблекрушения в августе 1798 г.
Самая печальная судьба выпала на долю Нельсона. Он оставался на берегу
Он и Гамильтоны вернулись на Мальту в апреле 1800 г., хотя их вояж более напоминал круиз, предпринятый ради развлечения, нежели серьезную военно-морскую инспекцию. В этот момент сэр Уильям получил отзывные грамоты, и вследствие этого в июле все трое наконец отплыли в Англию (так как Кейт отказался дать Нельсону линейный корабль, он самовольно забрал суда из тех, что осуществляли блокаду Мальты). В самом начале путешествия к ним присоединилась королева Мария Каролина, собравшаяся повидать своих родственников в Вене. Они высадили ее в Ливорно, где случайно встретились с генералом сэром Джоном Муром, направлявшимся в Египет. «В самом деле, печально, — заметил он, — видеть храброго и достойного человека, имеющего большие заслуги перед родиной, одурманенным столь ничтожной особой».
В конце концов Гамильтоны поселились в Лондоне, где в январе следующего года родилась дочь Нельсона Горация. В тот же самый день его назначили заместителем главнокомандующего Балтийским флотом, и весьма вероятно, что это назначение спасло ему карьеру и репутацию.
Глава XXIII
ЕГИПЕТ ПОСЛЕ НАПОЛЕОНА
Когда Наполеон так постыдно бежал из Египта в августе 1799 г., он оставил своего преемника Клебера в тяжелейшем положении — и в страшной ярости. Боевой дух армии после долгой и безуспешной сирийской экспедиции упал низко, как никогда. Многие солдаты болели, продовольствия не хватало, а питьевой воды и подавно. Однако Клебер сумел договориться о перемирии с сэром Сиднеем Смитом, по условиям которого его армия возвращалась во Францию за счет султана и его союзников. Это казалось слишком хорошим исходом, чтобы быть правдой, поскольку обе стороны откровенно не выполняли приказов. Клебер прекрасно знал, что первый консул дал ясные инструкции, согласно которым армия должна была оставаться в Египте до тех пор, пока не будет подписан общий мирный договор, тогда как Смит, отчаявшись выдворить французов из страны, также проигнорировал столь же четкий приказ из Лондона — не принимать капитуляцию французских войск иначе как на условиях объявления их солдат военнопленными. Неудивительно, что английский командующий в Средиземном море лорд Кейт категорически отказался утверждать документ.
Тем временем турецкие янычары были уже на марше. У Клебера не оставалось иного выхода, кроме как привести своих людей в боевую готовность, и он показал, что его войска способны еще на многое. 20 марта 1800 г. он разгромил турок при Гелиополе, а через месяц принял капитуляцию каирского гарнизона. К тому времени английское правительство решило наконец ратифицировать перемирие, заключенное Смитом, однако эти последние успехи вызвали разного рода осложнения. Как бы ни страдала французская армия от болезней и ностальгии, она находилась в крепких руках. Для большинства ее высших командиров вопрос об эвакуации больше и не стоял. Одним из немногих, кто до сих пор в этом по-прежнему сомневался, оставался сам Клебер, но 14 июня, в самый день битвы при Маренго, он был убит в Каире мусульманским фанатиком. Его преемником стал надутый и толстый генерал Жак — он предпочитал называть себя Абдулла — Мену. Мену недавно принял ислам для того, чтобы насладиться обществом своей жены-египтянки, дочери содержателя купальни в Розетте, городе, где он незадолго до этого начальствовал. Хотя Мену был храбрым (но не до безрассудства) и не лишенным ума человеком, он не умел принимать соответствовавшие ситуации решения и, коротко говоря, выглядел несколько смешным, что не слишком помогало ему в его новой роли.
Разделавшись с Австрией, Наполеон обратил свой взор к Нилу. «Теперь главное — Египет, — писал он брату Люсьену в декабре 1800 г., — …вдохновить войска на то, чтобы они осознали важность своей миссии». Египет был плацдармом, трамплином, воротами на Восток. Ожила старая мечта о славной экспедиции от Суэца, в ходе которой будет преодолено Красное море, а затем, возможно, в течение одной кампании удастся навсегда изгнать англичан из Индии. Он, Наполеон, станет повелителем могущественной восточной державы, современным Александром Великим.
Тем временем в Англии та же мечта обрела форму кошмара, и здесь были такие, кто воспринимал эту угрозу всерьез. В их число входил и глава военного департамента Генри Дандас, суровый шотландский законовед, о котором его шеф Уильям Питт сказал, что «в парламенте, возможно, есть люди, которые способны сравняться с ним… в столь всесторонних познаниях в истории Индии, но никто не превосходит его в них». Дандас считал само собой разумеющимся, что разрешить ситуацию может только превентивный удар, и для нанесения такового предлагал направить английский корпус численностью 22 000 человек под командованием своего родственника и друга шотландского генерала сэра Ральфа Эйберкромби, находившегося тогда в Гибралтаре. Целью этой экспедиции должна была стать не оккупация Египта, но полное изгнание оттуда французов. Дандасу пришлось потратить немало сил, чтобы убедить некоторых из своих коллег — сам король Георг III, слишком хорошо помня войну в Америке четверть века назад, мрачно предрекал, что всякая армия, отправленная в Египет, погибнет от голода и болезней или и от того и от другого, — но по крайней мере при активной поддержке Питта решение было принято.
Эйберкромби шел шестьдесят седьмой год. Он отличался безукоризненной порядочностью и потому отказался от пэрства и земельных пожалований в Вест-Индии. Он отказался от командования в Ирландии по принципиальным соображениям и сумел избежать службы в Америке, поскольку сочувствовал восставшим. Однако он воевал в Бельгии, Нидерландах и Карибском море, где в 1796 г. руководил самым крупным экспедиционным корпусом из всех когда-либо посылавшихся за границу и, несмотря на страшную эпидемию малярии и желтой лихорадки, очистил от французов несколько важных островов, в том числе и Тринидад. Его недавняя операция — попытка в октябре 1800 г. уничтожить испанский флот и арсенал в Кадисе — потерпела фиаско: английские войска были разбиты еще во время высадки. Однако главная ответственность лежала на его начальнике лорде Кейте, а неожиданная буря, достигшая почти тропической силы, довершила остальное. Эйберкромби вернулся в Гибралтар сильно уязвленным, но на карьере его это не сказалось.
Он, естественно, рассчитывал на то, что предстоящая египетская экспедиция восстановит его репутацию, но не строил иллюзий относительно связанных с ней трудностей. Не было повозок и вьючных животных, не хватало кавалерии и, еще больше, артиллерийской обслуги. Не было даже ни одной карты тех краев, хотя французы благодаря профессионализму своих топографов имели их уже целую кипу. Еще одной проблемой могла стать вода. Англичане обычно зависели в вопросах снабжения от флота. Теоретически они могли получить большую помощь от турецкой армии, однако генерал-майор Джон Мур, которого он отправил для уточнения деталей в османскую ставку в Яффе, возвратился с ответом, что турки сами испытывают нехватку продовольствия, что у них отсутствует всякая дисциплина и что ими командует старый одноглазый великий визирь, явно не годившийся для этой роли ни как организатор, ни как военачальник. Лучше уж англичанам действовать самостоятельно.
Объединенные морские и сухопутные силы собрались в течение зимы 1800/01 г. в Мраморном море у побережья Малой Азии. На рассвете 22 января адмирал лорд Кейт отдал приказ поднять якоря, и следующие десять часов не менее 175 судов, составлявших английский флот, один за другим выходили из бухты. «Никогда честь британского оружия не оказывалась поставлена на карту так, как теперь, — писал сын Эйберкромби Роберт с борта корабля „Кент“, — но никогда и не собиралось так много англичан, которым было бы суждено продемонстрировать собственное бесстрашие и мужество их страны».