Средневековые города и возрождение торговли

Пиренн Анри

Первый вопрос, который должен быть разрешен, это — каким было положение индивидуума, когда городское право окончательно развилось. Это положение было положением свободы. Оно — необходимое и общее свойство среднего класса. Каждый город устанавливал свободу в этом отношении. Всякие следы деревенского рабства исчезали внутри городских стен. Каковы бы ни были различия и контрасты, которые богатство вносит в среду людей, все были равны, поскольку это касалось гражданского состояния. "Воздух города делает свободным" — говорит немецкая пословица, и эта истина верна во всяком месте. Свобода прежде была использована, чтобы быть монополией привилегированного класса. Посредством городов она снова получала место в обществе, как естественный атрибут горожан. Отсюда было достаточно остаться в городе, чтобы приобрести свободу. Каждый раб, который прожил в городе год и один день, имеет ее, на основании определенного права: статуты города уничтожили все права, которые господин имел над личностью и вещами своего крепостного. О происхождении человека думали мало. Каков бы ни был знак, которым клеймили ребенка с колыбели, он стирался в атмосфере городской жизни. Эта свобода, которой вначале только купцы пользовались de facto, стала теперь общим правом всех бюргеров de jure. Если тут или там среди них бывали рабы, то они не были членами городского

населения. Они были наследственными слугами аббатов или сеньорий, которые держали в городах куски земли, не подчиненные городскому праву, и где продолжал жить старый порядок вещей. Бюргер и свободный человек становились синонимами. Свобода в средние века была атрибутом, неотделимым от звания гражданина города, как и в наше время она неотделима от звания гражданина государства.

Со свободой лица здесь в городе связывалась свобода земли; в купеческой общине, действительно, земля не могла остаться неподвижной и изъятой из торговли тяжеловесными различными законами, которые мешали ее свободной передаче и удерживали ее от службы в качестве кредита и от получения за нее полной цены. Это было более неизбежно в той стране, где внутри города земля меняла свою природу и становилась местом для построек. Она быстро застраивалась, дома теснились друг к другу и росли в цене по мере того, как число их увеличивалось. Таким образом, автоматически так выходило, что собственник дома приобретал в течение известного времени собственность или, по крайней мере, владение землей, на которой был выстроен дом. Всюду старая вотчинная земля превращалась в чиншевое владение или в чиншевой аллод. Городское держание, таким образом, становилось свободным держанием. Тот, кто занимал землю, был обязан земельным оброком собственнику земли, если он сам не становился таковым. Он мог свободно передавать ее, закладывать и давать ее под обеспечение капитала, который был занят. При продаже заложенного дома бюргер обеспечивал себе тот чистый капитал, в котором он нуждался; при покупке заложенного другому дома, он обеспечивал себе доход, пропорциональный к затраченной сумме денег. Он помещал деньги, как мы теперь говорим, под проценты. Сравнивая с феодальным или вотчинным держанием, держание по городскому праву, держание in Weichbild или Burgrecht, как его называют в Германии, или bourgage — во Франции, можно видеть ясно выраженную особенность последнего.

Подчиненная новым экономическим условиям, городская земля в конце концов подчинялась новому праву, которое соответствовало этим условиям. Старые дворы, владевшие землей, не сразу исчезли. Освобождение земли не имело своим последствием отнятия земли у старых собственников. Очень часто они удерживали за собой, когда не было выкупа у них земли, те участки, господами которых они являлись. Но сеньория, которую они имели над собой, не влекла более за собой личной зависимости держателей. Городское право не только устраняло вместе с личной зависимостью также и ограничения, лежавшие на земле, но и вызывало уничтожение сеньориальных прав и фискальных требований, которые препятствовали торговле и промышленности. Рыночные пошлины (teloneum), которые были таким препятствием для свободного обращения товаров, были особенно ненавистны бюргерам, и они рано делали усилия, чтобы освободиться от них. Хронист Гальберт показывает, что это составляло, во Фландрии в 1127 году, одну из больших забот бюргеров. Так как претендент Вильгельм Норманский не сдержал своего обещания в этом отношении, то фландрцы поднялись против него и призвали Тьерри из Эльзаса. В течение XII века всюду, добровольно или нет, рыночные пошлины были изменены. В одном месте их выкупили посредством ежегодной платы; в другом месте способ взимания их был сделан иным. Почти всюду их поставили под контроль и подчинили дела, связанные с ними, юрисдикции городской власти. С этих пор городские магистраты получили обязанность надзора за торговлей и заняли место кастелланов и старых вотчинных чиновников в деле стандартизации мер и мер веса, в деле судебной администрации над рынками и промышленностью.

Если рыночные пошлины были уменьшены под влиянием городских властей, то дело обстояло иначе с другими сеньориальными правами, которые, как несовместимые с свободой городской жизни, были осуждены на исчезновение. Стоит упомянуть о пережитках черт быта сельскохозяйственного периода, которые не отпечатлелись на физиономии города: общие печи и мельницы, куда сеньор сгонял жителей, чтобы молоть зерно и печь хлеб; монополии всякого рода, с помощью которых он пользовался привилегиями продажи, в известные периоды без конкуренции вина из его виноградников или мясо с его скотного двора; право постоя, которое налагало на бюргеров обязанность доставления сеньору квартиры и продовольствия во время пребывания сеньора в городе; право реквизиции, посредством которого он приобретал для своей службы лодки и лошадей у жителей; право призыва к оружию, налагавшее обязательство следовать за ним на войну; обычаи всякого рода и происхождения, которые становились стеснительными и тяжелыми, т. к. они давно стали бесполезными, в роде запрещения строить мосты через текучие воды; в роде обязанности жителей содержать рыцарей, составляющих гарнизон старого бурга. Обо всем этом, в конце XII в., осталось одно воспоминание. Господа, оказав сопротивление, кончили тем, что уступили. Они обнаружили с течением времени, что их явный интерес предписывал им не мешать развитию городов, чтобы сохранить несколько скудных доходов, но содействовать развитию, устраняя препятствия, которые стоят на пути. Они стали понимать несовместимость этих старых натуральных оброков с новым положением вещей, и они кончили тем, что сами квалифицировали эти оброки, как "грабеж и вымогательство".

Как положение личности, управление страной, так и фискальная система, основной характер самого права подвергаются изменению в городах. Сложная и формальная процедура очищения, ордалии, судебный поединок — все эти суровые методы испытания, которые слишком часто допускают случайность или при которых настоящая случайность решает судьбу процесса, в свою очередь, вскоре приноровились к новым условиям жизни городской округи. Старые суровые формы договора, которые установил обычай, также быстро исчезли, как только экономическая жизнь стала более сложной и более активной. Судебный поединок не мог долго продержаться в среде купеческого и ремесленного населения. Доказательство через свидетелей было поставлено на место доказательства через соприсяжников, раньше, чем городские судьи заняли скамьи. Вергельд, старая цена крови, уступил место системе штрафов и телесных наказаний. Наконец, законные сроки, такие первоначально длинные, были значительно уменьшены. Не только судебный процесс был смягчен. Содержание права эволюционировало параллельно с ним. В вопросах брака, наследования, заклада, обязательств, ипотеки

и особенно в вопросах торгового характера новый свод законов вошел в города, и юриспруденция их судов создала гражданскую практику, очень сложную и точную.

Городское право характерно не меньше с уголовной точки зрения, чем с гражданской. В таких поселениях, как города, были люди всякого положения, занимаемого ими в жизни; в этой среде, где были в изобилии путешественники, бродяги и авантюристы, была необходима суровая дисциплина, чтобы сохранить безопасность. Она была равно необходима для устрашения воров и бандитов, которые всегда, как показывает история культуры, собираются в торговых центрах. Действительно, даже в такую раннюю эпоху, как Каролингская, города с их укреплениями, о построении которых заботился богатый класс, казалось, пользовались специальным миром. ^[144] Это то самое слово мир, которым, пользовались в XII в., чтобы обозначить уголовное право города.

144

¹⁴⁴ Capitularia regum Francorum, edit. Boretius, v. II, 405.

Этот городской мир был исключительным законом, более суровым, более жестким, чем закон деревенских округов. Это было настоящее чудовище телесных наказаний — повешение, обезглавливание, кастрация, отрезание членов. Он назывался при всей своей суровости lex talionis — око за око, зуб на зуб. Очевидно, его намерение было подавить преступления страхом. Всякий, кто вступал в ворота города, дворянин, свободный, бюргер, одинаково подчинялись ему. Находясь под действием такого права, город, так сказать, был в перманентном состоянии осады. Но в этом праве города находили мощное средство объединения, потому что оно простиралось как на суд, так и на сеньории, дробившие раньше территорию. Оно беспощадно все регулировало. Больше, чем общность интересов и жительства, право содействовало тому, чтобы сделать однообразным положение всех жителей, разместившихся внутри городских стен, и создать средний класс. Бюргеры были в сущности группой людей мира (homines pacis). Городской мир (рах villae) был в то же самое время городским правом. Эмблемы, которые символизировали юрисдикцию и автономию Города, были все эмблемы мира; таковы были, например, крест или символ, поставленный на каменном постаменте на рыночной площади; башня для колокола (Bergfried). Эти башни поднимаются над центром нидерландских и северо-французских городов; эти статуи Роланда так многочисленны в северной Германии. В силу мира, которым был наделен город, последний составлял особый юридический округ. Юридический принцип территориальности нес вместе с собой и принцип персональный. Все одинаково подчиненные одному и тому же уголовному закону бюргеры неизбежно, рано или поздно становились участниками одного и того же гражданского закона. Городская деятельность простиралась до границ городского мира, и город составлял юридическую общину в пределах своих укреплений.

Мир, в свою очередь, содействовал сильно тому, чтобы город стал общиной и имел, действительно, клятву, как санкцию мира. Это предполагало conjuratio всего городского населения. И клятва, данная бюргерами, не была равносильна простому обещанию повиноваться муниципальной власти. Она превращалась в суровые обязательства и налагала суровый долг сохранять и уважать мир. Каждый juratus, т. е. каждый, принявший клятву гражданин, был обязан оказывать помощь всякому гражданину, который звал эту помощь. Таким образом, мир вырастал среди членов общины в перманентную солидарность. Отсюда термин "братья", которым иногда обозначали горожан, или слово amicitia, употребляемое в Лилле, например, как синоним слова pax. И поскольку мир относится ко всему населению, то позднее отсюда возникла коммуна. Имена, которые были даны в некоторых местах муниципальным магистратам, "хранители мира" в Вердене, "хранители дружбы" в Лилле, "дававшие клятву мира" в Валенсьене, Камбре и во многих других городах — все это позволяет видеть тесную связь отношений между миром и коммуной.

Другие причины естественно содействовали рождению городских общин. Самая мощная среди них была нужда, рано почувствованная бюргерами, упорядочить налоги. Капиталы были необходимы для общественных неотложных дел и прежде всего для сооружения городской стены. Всюду нужда в постройке этих защитных укреплений была отправным пунктом для городских финансов. В городах области общинное обложение получило характерное имя firmitas. В Анжере самые древние муниципальные счета были счета по сооружению укреплений и вала города "clouaison, fortification et emparement. Всюду часть штрафов предназначалась adopus castri для улучшения укреплений города. Налоги, естественно, обеспечивали способы покрыть нужду в средствах. Для того, чтобы подчинить плательщиков, было необходимо обращаться к мерам понуждения. Всякий обязан был участвовать сообразно своим средствам в издержках, которые диктуются интересами целого. Кто отказывался нести обложение, которое интересы города вызывали, изгонялся из города. Позднее, коммуна стала обязательной ассоциацией, моральной личностью. Согласно фразе Бомануара, она составляла: Compaignie, laquelle ne pot partir ne deseurer, ancois convient qu'elle tiegne, voillent les parties ou non qui en la Compaignie sont", то есть коммуна — общество, которое не может быть распущено, но которое должно жить независимо от желаний членов, которые его составляют. ^[145] Таким образом, город средневековья был одновременно судебным округом и коммуной.

145

¹⁴⁵ Beaumanoir. Coutumes de Beauvaisis, edit. Salmon. I.

Поскольку город был независимым судебным округом, он должен был иметь, во всяком случае, свою юрисдикцию. Городское право, ограниченное стенами города, в противоположность деревенскому праву, праву внешнего мира, должно иметь специальный трибунал для его применения, и бюргеры должны иметь, следовательно, гарантию для своего привилегированного положения. Такова специальная статья, которая налицо почти в каждой муниципальной хартии: бюргеры могут быть судимы только своими собственными магистратами. Последние — это неизбежное следствие — брались из городской среды. Было то существенно, что они являлись членами коммуны и естественно последняя, в большей или меньшей степени, принимала участие в их назначении. В одних местах право назначения принадлежало сеньору; в других местах прибегали к сложным формальностям: многостепенные выборы, жеребьевка и так далее, что очевидно имело целью устранить подкуп и фальшь. Очень часто председатель трибунала (мэр, бейлиф и т. д.) был офицер сеньора.