Средневековые города и возрождение торговли

Пиренн Анри

В 1057 г. Милан, тогда первый город в Ломбардии, был в открытой революции против архиепископа. ^[132] Превратности борьбы за инвеституру естественно распространили смуту и дали ей поворот все более благоприятный для восставших, пропорционально тому, как дело папы шло лучше дела императора. Здесь были учреждены, с согласия епископов или вопреки им, магистраты с титулом консулов, и им поручено было управление городом. ^[133] Впервые упоминаются эти консулы в Лукке в 1080 г., но вероятно не впервые они там явились. Здесь в 1068 г. упоминается коммунальный суд, характерная черта города, который должен был существовать в то же самое время во многих других местах. ^[134] Консулы Милана не упоминались раньше 1107 г., но они, конечно, существовали гораздо раньше, чем эта дата. Со времени этой даты они показывают характерные особенности коммунальных магистратов. Они выходили из разных классов, из capitanei, из valvassores, из cives и представляли городскую общину (comrnunio civitatis).

132

¹³² Hauck. Kirchengeschichte Deutschlands, III, 692.

133

¹³³ K. Hegel. Geschichte der Stadteverfassung von Italien. Leipzig, 1847; II, 137.

134

¹³⁴ R. Davidsohn. Geschichte von Florenz. Berlin. 1896–1908. 1, 345; 350.

Самая

типичная черта этой магистратуры была в ее срочном характере, что было в резком контрасте с пожизненными обязанностями, которые тогда знал феодальный режим. Эта срочность обязанностей была следствием их избирательного происхождения. Взявши в свои руки власть, городское население доверило ее делегатам, выбранным этим населением. Таким образом, был утвержден принцип контроля в тоже время, как и принцип выборности. Муниципальная демократия со времени первых попыток ее организации создала орудия, необходимые, чтобы ее власть могла функционировать, и твердо встала на тот путь, по которому следовала с тех пор.

С Италии консулат распространился на города Прованса, очевидное доказательство его полного приспособления к нуждам среднего класса. Марсель имел консулов с начала XII в. или, по крайней мере, с 1128 года. ^[135] Мы находим их в Арле и в Ниме, пока мало-помалу они не распространились в южной Франции; вместе с торговлей распространялись и политические перемены, которые эта торговля вела за собой на буксире. Почти около того же времени, как и в Италии, муниципальные учреждения выросли во Фландрии и на севере Франции.

135

¹³⁵ F. Kiener. Verfassungsgeschichte der Provence, 164.

Здесь нет ничего удивительного в том, что эта страна, похожая на Ломбардию, стала ареной оживленной деятельности. К счастью, источники информации здесь более обильны и более ценны. Они делают возможным проследить точной ход событий.

Это не епископские города, которые здесь стоят на первом месте. Рядом с ними должны быть отмечены другие центры деятельности; внутри их стен создались эти коммуны, природу которых очень важно понять. Самая древняя коммуна и, к счастью, лучше всего известная, коммуна Камбре. В течение XI в. успехи этого города были очень значительны. У подножия основного города вырос торговый пригород, который в 1070 году был окружен стеной. Население этого пригорода выносило с недостаточным терпением власть епископа и его кастеллана. Оно готовилось тайно к революции, когда в 1077 году епископ Герард Второй должен был отлучиться, чтобы получить в Германии инвеституру из рук императора. Он едва отправился в путь, как под управлением самых богатых купцов города, население восстало, овладело воротами и объявило коммуну. Беднота, ремесленники и ткачи в особенности еще более страстно кинулись в борьбу, когда реформатор священник, называемый Рамирд, объявил им, что епископ симонист и заразил их сердца мистицизмом, который в то же самое время охватил и ломбардских. Как и в Италии, религиозный пыл придал силу их политическим требованиям, и коммуне присягнули среди всеобщего энтузиазма. ^[136]

136

¹³⁶ W. Reinecke. Geschichte der Stadt Cambrai. Marburg, 1896.

Коммуна Камбре была самой старой из всех, какие известны на севере от Альп. Кажется она была, с одной стороны, боевой организацией, а с другой — средством общественного опасения. Действительно, было необходимо предупредить возвращение епископа и приготовиться для борьбы с ним. Нужда в единодушных действиях была настоятельная. Клятва была взята ото всех, установлена необходимая солидарность; это была ассоциация, основанная на клятве граждан накануне битвы, что составляло характерную черту этой первой коммуны. Ее успехи были однако эфемерны. Епископ, получив известие о событиях, вернулся назад и имел успех в восстановлении своей власти на это время. Но опыт жителей Камбре не замедлил вызвать подражание. Следующие годы были отмечены учреждением коммуны в большинстве городов северной Франции, в С. Кентене около 1080 г., в Бове около 1099 г., в Нуайоне в 1108 г., 1109 г., в Лане в 1115 году, В продолжение начального периода существования коммун, средний класс и епископы жили в состоянии постоянной вражды и, так сказать, готовы были открыть всегда войну. Только сила могла решить спор между такими противниками, одинаково убежденными в своих правах. Иве Шартрский убеждал епископов не уступать и считать пустыми обещания, которые, под угрозой насилия, они часто давали бюргерам. ^[137] Гиберт Ножанский, с своей стороны, говорит с смешанным чувством презрения и страхом об этих чумных коммунах, которые сервы создали против своих господ, чтобы ускользнуть от власти и покончить с совершенно законными правами. ^[138]

137

¹³⁷ H. Labande. Histoire de Beauvais, 55.

138

¹³⁸ Guibert de Nogent. De vita sua, edit G. Bourgen, 156.

Несмотря на все это, коммуны победили. Не только они имели силу, которую давала им масса, но и монархия,

которая во Франции, с начала царствования Людовика VI, начала возвращать утерянные позиции, заинтересовалась их делами. Как папы в борьбе с германскими императорами полагались на патаренов Ломбардии, так монархи Капетинги в XII в. покровительствовали успехам среднего класса. Здесь не может быть вопроса о том, чтобы приписывать Капетингам политический принцип; на первый взгляд, их поведение кажется полным противоречий, но тем не менее верно, что в общем они имели тенденцию поддерживать города. Определенный интерес монархов был в том, чтобы поддержать противников гордого феодализма. Естественно, помощь давали всюду, где ее можно было дать без того, чтобы обязываться перед этими средними классами, которые, поднимаясь против своих феодалов, по своим намерениям и целям, сражались в интересах королевской прерогативы. Принять короля, как арбитра в своих спорах, значило для боровшихся сторон признать его суверенитет. Вступление бюргеров на политическую сцену имело своим последствием ослабление договорного начала феодального государства в пользу начала монархического. Невозможно было, чтобы королевская власть не отдавала себе отчета в этом и чтобы она не использовала каждую возможность показать свою добрую волю коммунам, которые так полезно действовали в интересах монархии.

В специальном обозначении именем коммуны этих епископских городов севера Франции, где муниципальные институты были результатом восстания, нет преувеличения ни их важности, ни их оригинальности. Здесь нет оснований доказывать, что тут была существенная разница между городами коммунами и другими городами. Города отличались одни от других только случайными характерными особенностями.

В существе их природы лежало одно и то же явление, и в действительности все они были в равной степени коммунами. Во всех городах бюргеры составляли корпорацию, universitas, communitas, communio, все члены которой, взаимно ответственные друг перед другом, составляли единое целое. Каково бы ни было происхождение городских свобод, города средневековья не представляли простое соединение индивидуумов; это был индивидуум, но коллективный индивидуум, юридическое лицо. Все, что может быть сказано в пользу отличия коммуны в узком смысле, это есть особая ясность институтов, это точно установленное разделение прав епископа и прав бюргеров, очевидное стремление охранять право бюргеров мощной корпоративной организацией. Но все это проистекает из обстоятельств, при которых происходило зарождение коммуны. Хотя коммуны сохранили следы своего революционного происхождения, это не дает оснований заключать, что им следует отвести по этой причине особое место среди общей массы городов. Можно заметить, что некоторые из них пользовались менее широкими прерогативами, менее полной юрисдикцией и автономией, чем города тех областей, где коммуны были знаком начала мирного развития.

Явная ошибка давать им, как это иногда делают, имя "коллективных сеньорий". Позднее мы увидим, что все вполне развитые города были такими сеньориями. Насилие не было существенным фактором при создании муниципальных институтов. В большинстве городов, подчиненных власти светского государя, их рост, вообще, совершался без того, чтобы было нужно использовать силу. И это не следует приписывать особой доброй воле светских государей, которую они выказывали в отношении политического освобождения. С другой стороны, все мотивы, которые побуждали епископа противодействовать бюргерам, не имели значения для светских государей. Они не питали враждебности к торговле, наоборот, они были заинтересованы в ее хорошем развитии. Она увеличивала товарооборот в их территориях и, таким образом, она содействовала росту доходов от пошлин и увеличению деятельности их монетных дворов, которые были вынуждены идти навстречу растущей потребности в монетах.

Не имея столицы и непрестанно разъезжая по своим поместьям, светские государи жили в своих городах только изредка и вследствие этого не имели оснований ссориться с бюргерами по поводу управления городом. Очень характерно, что Париж, город, который только в конце XII века может быть рассматриваем, как настоящая столица, не преуспел в деле получения автономной муниципальной конституции. Но интерес, который побуждал короля Франции взять контроль над своей обычной резиденцией, был совершенно недостаточен для герцогов и графов, как для людей, постоянно передвигавшихся, тогда как король был оседлым.

Наконец, они не смотрели с неудовольствием на захват бюргерами власти у кастелянов, которые не становились наследственным классом и сила которых причиняла им беспокойство. Коротко говоря, они имели те же самые мотивы, как и король Франции, смотреть благосклонно на эти тенденции, пока они ослабляли положение их вассалов. Это неправильно, что они вообще ограничивались тем, что попускали бюргерам, и их положение было почти всегда положением благожелательного нейтралитета.

Ни одна область не дает лучших средств для изучения истоков муниципального движения в ее чисто светской обстановке, чем Фландрия. В этой большой стране, которая простирается от берегов Северного моря и Зеландии до границ Нормандии, епископские города никогда не соперничали по значительности и богатству с торговыми и промышленными городами. Теруанн, диоцез которого составлял бассейн Везера, был и всегда оставался полудеревенским поселением, Аррас и Турне, которые расширяли свою юрисдикцию на остальную территорию, развились до значительных размеров только в XII в. Наоборот, Гент, Брюгге, Ипр, Омер, Лилль, Дуэ, где были собраны в течение X в. деятельные торговые колонии, дали необыкновенно ясную картину рождения муниципальных институтов. Будучи все организованы по одному способу и давая одни и те же характерные черты, они в том отношении хороши, что данные, которые нам о каждом из них известны, могут быть скомбинированы в одну общую картину. ^[139] Все эти города показывают ту характерную черту, что они организуются вокруг центрального бурга, который стал, так сказать, их ядром. У подножия этого бурга вырос "portus" или новый бург, населенный купцами, число которых пополнилось ремесленниками, свободными и зависимыми, и где с XII в. сконцентрировалось текстильное производство. Над бургами, как и над portus, простирался авторитет кастеллана. Более или менее значительные доли земли, занятые поселенцами, принадлежали или аббатствам или Фландрскому графу.

139

¹³⁹ H. Pirenne. "Les villes flamandes avant le XII siecle". Revue de l'Est et du Nord, 1905, I, 9; Belgian Democracy, 64. Histoire de Belgique, 4 ed, I, 170.