Срочный фрахт
Шрифт:
И все-таки Леша Шириков был счастливчиком. Ему везло от рождения, и везло во всем, за что бы он ни брался. В отдаленные дни детства, когда Леша был подпаском в деревне, скот никогда не разбегался от него и коровы ходили за ним, как собачки. Лешины бумажные змеи из камышинок и — старых газет летали выше и лучше, чем роскошные английские змеи помещичьего отпрыска. Сколько ни проказил Леша в школе, влетало за эти проказы от близорукой учительницы всегда другим мальчишкам. Мачеха, злая и тяжелая на руку, от которой Леше вначале часто перепадало, не притронулась к нему после того, как, возымев намерение влепить Леше затрещину, промахнулась, попала по гвоздю, торчащему из стенки сенцев, и окровенила всю руку.
Уже в Петербурге, куда Леша попал на шестнадцатом году, его забрали на улице Выборгской стороны во время рабочей демонстрации в первые дни войны. По приказанию околоточного городовой повел Лешу в участок, но по дороге зазевался, и арестованный махнул через забор. Когда городовой попытался последовать за беглецом, то оборвался, повис поясом на костыле, вбитом в забор, и висел, забросанный комьями грязи, пока его не сняли подошедшие солдаты.
Можно было бы рассказать о знаменитом во флоте случае во время заграничного похода, когда Леша, уже командуя миноносцем, блестяще прошелся в танго с итальянской принцессой и что из этого последовало. Но этот случай относится к недавнему прошлому, а рассказ наш ведется о Лешиной молодости, когда он впервые принял звание военного моряка.
Словом, везение, свойственное Леше во всех делах, было непостижимо. Если бы в эти годы Леша услыхал легенду о Поликрате и его перстне, он, может быть, и задумался бы над своим счастьем. Но о Поликрате он не знал, ни над чем особенно не задумывался и жил безоблачно, как полагается счастливому молодому человеку.
В конце шестнадцатого года в армию брали двадцатилетних. Леше и тут повезло. По всем обстоятельствам он должен был попасть в серую пехоту и кормить своим молодым телом вшей в окопах. Но в воинском присутствии полковнику с деревянной ногой понравился Лешин нос картошечкой и смышленые глаза. Полковник, прищурясь, разглядывал голого Лешу, как коня на ярмарке, откашлялся и лениво буркнул!
— Направить в автомобильную роту!
Так полковничий каприз вызволил Лешу от фронта. Пока в роте его обучили водить машину — слетел с трона царь. С марта по октябрь Леша развозил по Петрограду разных ораторов и штабных пижонов. После октября демобилизовался и поехал в деревню навестить отца. В деревне лихо погулял, как подобало столичному гостю, приволокнулся за чужой милкой, и парни, бывшие Лешины приятели детства, накрыли его ночью на выгоне. Из этого боя Леша вышел тоже удачно, потеряв только один резец в нижней челюсти. Жизнь в деревне Леше не понравилась. Было серо и тоскливо. Потянуло назад, в город. Леша вернулся в Петроград и весь восемнадцатый год отшоферил у председателя финансовой комиссии совдепа.
За это время вставил себе зуб. Новым зубом очень гордился. Зуб был из чистой платины, самый дорогой и красивый. За зуб Леша заплатил дантисту четыреста рублей керенками и полпуда гречневой крупы.
Зуб был просто великолепен. Он блестел матовым голубоватым отливом и был похож на молодую луну. В сумраке этот блеск казался таинственным, волшебным, и первое время Леша подолгу простаивал перед зеркалом, любуясь металлическим мерцанием, но вскоре привык и перестал обращать внимание. Однако приобрел привычку ощериваться, ухарски зажав папиросу. Это производило неотразимое впечатление на девушек на вечеринках. Кавалера с платиновым зубом уважали. С таким можно крутить любовь, — видно, что не скупой, широкий человек. В эту зиму у Леши был большой успех, даже слишком. Он похудел и пожелтел. Петроград наскучил. Захотелось попробовать
Ехал он с удобствами. «Бенц» стоял на платформе, а на мягких его подушках, развалясь, блаженствовал Леша. Он видел умирающую мокрую зиму под Петроградом, нежную, пахнущую березовыми почками весну возле Курска и настоящий летний зной в Мелитополе.
Будучи дельным парнем, Леша сообразил взять в машину ящик старых гвоздей и мешок соли. На остановках он имел вдоволь пирогов, масла и кур в обмен на этот ходкий товар и после двухнедельного пути вылез в Бердянске из своего «бенца», распухший от дорожного безделья и усиленного питания. Распустив пояс ватных штанов, он направился к коменданту города.
«Бенц» шел по накладной с назначением в штаб боевого участка. Услыхав о «бенце», комендант города долго жал Лешину руку, как будто встретил лучшего друга юности, и восторженно сказал:
— Вот это дело! Сейчас пошлю комендантский взвод на выгрузку. Останешься при мне шофером.
— А как же штаб? — осторожно осведомился Леша.
Комендант сразу насупился, и от него повеяло холодом.
— Вот что, парень, — вымолвил он, цедя слова сквозь сжатые губы, — у меня, понимаешь, такой обычай, как у генерала Суворова. Тут я один вопросы задаю, а все только отвечают. Запомни себе! — и как бы невзначай пощелкал указательным пальцем по кобуре нагана.
Леша понял. В конце концов, ему было безразлично, при ком он останется вместе с «бенцем». Не спрашивать так не спрашивать. Оно и спокойней, когда живешь без вопросов.
«Бенц» выгрузили, и Леша привел его к комендантскому управлению на страшной смеси из бензола и сивушного спирта. От нее мотор гремел, как скорострельная зенитка Виккерса, и душил прохожих плотным дымом и вонью. Заслышав грохот машины, комендант города выбежал на тротуар. Глаза его умаслились от счастья. Он трижды обошел вокруг автомобиля и нежно погладил обшарпанное переднее крыло, как гладят любимую. Повернулся к Леше:
— Спасибо, друг! Зайди в канцелярию, скажи, что я приказал выписать тебе наряд на синее галифе. Что ж тебе в ватных преть!
Это было верхом комендантской признательности. Синее галифе было такой ценностью, что выдача его обозначала вершину душевного волнения и благоволения. Леша козырнул и пошел в канцелярию за нарядом.
Комендант, светлея лицом, проехал в новой машине по главной улице Бердянска пятнадцать раз. Но вечером его начала тревожить беспокойная совесть. Он сознавал, что автомобиль захвачен им с налету и нужно хоть как-нибудь компенсировать штаб боевого участка за утрату. И утром на опустелую платформу был погружен некогда любимый комендантский боевой конь с новеньким японским седлом. Сопровождающему была дана бумага, адресованная в штаб. В ней комендант доводил до сведения штаба, что «ввиду перехода вверенного мне управления на механический транспорт направляется в ваше распоряжение для сдачи в действующую часть строевой конь «Жоффр» с присовокуплением кавалерийского седла иностранного образца».
Совесть коменданта уснула, равновесие было установлено. Леша начал обслуживать коменданта. Он был единственным шофером в Бердянске, и ему кланялись самые почтенные граждане. Даже соборный протопоп, встречая несущийся «бенц», кивал бородой.
Но при всем этом внешнем благополучии везение, неразлучный спутник Леши с первых дней жизни, вдруг покинуло его в Бердянске. Покинуло внезапно и коварно.
Началось с того, что в комендантском общежитии, где поместился Леша, его бесстыдно и безжалостно обокрали в первую же ночь. Из сундучка было вытащено все, что представляло хоть малейшую ценность, а с запястья срезали часы, купленные на Обводной барахолке.