Срочный фрахт
Шрифт:
И, как бы в ответ на жест начальника дивизиона, над миноносцем, густо окутанным дымом из всех труб, мигнула белая вспышка залпа.
Начальник дивизиона считал секунды, ногой отстукивая по палубе. «Десять… тринадцать… шестнадцать… Вот сейчас». На семнадцатой секунде пронзительный визг сверлящих воздух стальных болванок захлебнулся. В двухстах метрах за кормой истребителя из воды, как по мановению фокусника, выросли три стеклянно-зеленых пальмовых ствола с пушистыми белыми кронами. И с шипением рассыпались.
— Для первого залпа неплохо, — усмехнулся
Миноносец вторично блеснул залпом. Прислуга орудия и пулемета промчалась к своим местам. Начальник дивизиона засмеялся.
— Пулемет отставить! Орудийный расчет остается на местах, пулеметчикам сойти вниз. Это целесообразней. Они отстают с каждой минутой, — пояснил он, указывая в сторону миноносца.
Очередной залп подтвердил слова командира. Хотя белые артиллеристы и повысили, вероятно, прицел, учтя первый недолет, залп лег снова недолетом на том же расстоянии. Истребитель явно опережал стрельбу противника.
— Платоническая прогулочка, — протянул начальник дивизиона, потягиваясь. — «Только утро любви хорошо: хороши только первые робкие встречи…»
Иронически скандирующий голос оборвался одновременно с захлебным кашлем левого мотора. Два-три резких выхлопа — и мотор затих окончательно. Бешеный ход истребителя сразу упал. Начальник дивизиона переметнулся взглядом с Сердюком и вырвал пробку из переговорной трубки.
— Гордюшенко! В чем дело? А!.. Немедленно запустить… Немедленно! Минутку? Какой черт… Счет на секунды… Вертись!
Он отпрянул от трубки и взглянул на миноносец. Новая вспышка. Металл провизжал над головами и, перенесенный через истребитель, поднял стеклянные столбы, розовые от бокового солнечного света. Перелет… Эго уж пахло захватом в вилку.
— Пулеметчики, на места! Носовое по миноносцу противника! Прицел семьдесят один, целик восемнадцать. Залп!
Звонко и резко ударило носовое. Снаряд лег далеким недолетом. Ответный залп миноносца вырыл водяную яму близко за кормой, и ветром обрушило на истребитель водяные брызги. Начальник дивизиона поморщился и снова загремел в трубку:
— Гордюшенко, как поживает твоя матушка? Что ж ты делаешь? Разорвись пополам, а давай ход!
Обернулся к орудию. Расчет стоял с серьезными, каменными лицами.
— Залп!
Носовое грохнуло, и начальник дивизиона досадливо присвистнул. Он понимал, что эта стрельба, в лучшем случае, служит для отвлечения команды от ненужных мыслей. Если сдавший левый мотор не оживет и не позволит выжать необходимую для благополучного ухода истребителя скорость в тридцать узлов, то исход боя опасен и предрешен.
Гордюшенко копался в моторе, бледный, злой. На его лице остро проступали скуловые кости. Прислушиваясь одним ухом к молчащему механизму, другим ловя тревожные звуки с палубы, резкие удары своей пушки и вой неприятельских снарядов, он чертыхался без передышки. Причина внезапного скисания прекрасно
Он тупо смотрел, как Гордюшенко извивался на моторе, зарываясь глубоко в его внутренности, и молчал, охваченный непонятным столбняком. Вдруг Гордюшенко выпрямился и с покривленных губ его сползла черная многоэтажная матросская ругань.
— Чего ты? — испугался Леша искаженного лица моториста.
— Так-переэтак!.. Сдохли! — грубо крикнул Гордюшенко. —Зажигание вышибло. Замыкатель обломался и, наверное, под мотор завалился… Ищи теперь в воде и мазуте до второго пришествия…
Леша нагнулся над мотором и бессмысленно уставился во вскрытую коробку зажигания. Крошечного платинового замыкателя не было на месте, а без него мотор был безнадежной стальной падалью.
— Запасного-то нет? — спросил Леша, едва шевеля губами.
— Иди ты! — мрачно оборвал Гордюшенко и зажал руками голову.
«Помирать», — подумал Леша, и жаркая волна ударила ему в грудь. Это кровь буйным негодованием ответила на мысль о смерти. Леша вздрогнул, стал на колени, просунул руки под станину мотора, погрузил их в грязную маслянистую трюмную воду и, быстро перебирая пальцами, елозил по скользкому дну истребителя.
— Что роешься, дурак? — закричал Гордюшенко. — Найти хочешь? Все одно что иголку в хлебном амбаре… Приехали — вылезай, — надорванно скривился он.
Глухо рвануло совсем рядом. Истребитель подпрыгнул и застонал от обрушившейся на палубу воды.
— Ну, еще разик — и к рыбам в гости, — спокойно сказал Гордюшенко и зачем-то спустил завернутые рукава тельняшки, как бы подчеркивая, что все кончено.
В машинном отсеке сразу стало тихо, как в склепе, и если грохот стрельбы никак не пугал Лешу, то эта грозная тишина проползла по его спине холодной змеей. Он скорчился и рванулся к трапу. Но жестокая сила оторвала его от спасительных перекладин, и он увидел над собой бешеные, белые от злобы зрачки Гордюшенко и занесенный над головой кулак.
— Куды? Заслабило?! Драпу даешь? До команды сверху не трожься с места, а то размозжу!
Леше стало невыносимо стыдно своего неожиданного порыва к спасению. Рядом стоял товарищ в таком же безнадежном положении, но этот товарищ не думал о бегстве и встречал смерть, как следует бойцу. Леша жалко и виновато всхлипнул, и Гордюшенко понял. Он выпустил Лешу и мягко сказал:
— Ну и дурной! Куды бежишь? Это тебе не земля…
Истребитель снова рвануло. Леша шатнулся и больно треснулся губами о станину мотора. Инстинктивно он схватился за рот и вдруг процвел блаженной улыбкой. Гордюшенко недоуменно смотрел на сияющего Лешу. Ему подумалось, что парень спятил от страха. Но Леша схватил Гордюшенко за руку, и, оскаливая челюсти, закричал: