Срок истекает на рассвете
Шрифт:
Оба молчали.
— И что вы будете теперь делать? — спросила она наконец.
— А что я могу делать? Ждать. Буду ждать, пока они меня не поймают. Они всегда ловят преступников. Он узнает об этом часов в девять или в десять, когда пойдет умываться. И, наверное, тот парнишка вспомнит, что кто-то слонялся у дома накануне днем. И каков этот «кто-то». Затем мой прежний хозяин скажет им, кто я такой и где я живу. Это не займет слишком много времени, они все узнают обо мне и поймают меня. Завтра, послезавтра, к концу недели. Какая разница? Они всегда добиваются своего. Раньше я об этом не подумал, об этом
Бессмысленно уезжать из города или прятаться где-нибудь — из этого никогда ничего не выходит. Не выходит у маленьких людей, таких, как я, которые делают это в первый раз. Тебя поймают. Поймают, где бы ты ни был — здесь или в другом месте. У них длинные руки, и бессмысленно пытаться ускользнуть от них. Мне надо просто обождать здесь, в Нью-Йорке…
Он сидел, уставившись в пол, с печальной улыбкой побежденного. Он словно пытался понять, как все это произошло. И никак не мог понять.
Что-то в нем тронуло ее. В нем была какая-то беспомощность, беспомощность человека, опустившего руки, и это тронуло ее.
«Мальчик из соседнего дома! — думала она с горечью. — Вот кто он. Он не вор, не проходимец, посещающий дансинги, он просто тот мальчишка, стоящий на соседней веранде, которому ты машешь рукой, когда выходишь из своей калитки, или тот, который иногда прислонит свой велосипед к забору и поговорит с тобой — с открытой, широкой улыбкой на лице. Он приехал сюда, чтобы стать инженером и совершать большие дела, чтобы победить город, но город, конечно, победил его».
Она подняла голову. Подвинула свой стул. Она переступила какую-то невидимую границу, отделяющую пассивного слушателя от активного участника. Она внимательно посмотрела на него — мгновенье, чтобы понять, что она сама собиралась сказать.
— Послушай, — сказала она наконец, — у меня есть план. Что, если мы оба вернемся туда, где нам и следует быть, — домой? Вернемся туда, откуда мы приехали? Попробуем, еще один шанс? Сядем на этот шестичасовой автобус, на который я одна никак не могу сесть!
Он не отвечал; она наклонилась к нему.
— Неужели ты не понимаешь, что это необходимо сделать — сейчас или никогда? Неужели ты не видишь, что делает с нами город? Неужели ты не понимаешь, чем мы станем через год, даже через полгода?! Тогда будет поздно, тогда уже нечего будет спасать. Просто будут два других человека — с нашими именами, но это уже будем не мы…
Его взгляд скользнул по пачкам денег, лежащим на столе.
— Для меня уже слишком поздно. Я опоздал на несколько часов, всего на полночи. Но это все равно, что целая жизнь.
И он повторил то, что сказал прежде:
— Жаль, что я встретил тебя сегодня, а не вчера!.. Почему я не встретил тебя вчера, до всего этого!.. Теперь уже ничего не выйдет. Они просто будут ждать меня у остановки автобуса, там, в Глен-Фолзе. К тому времени как мы приедем, они будут знать, кто я и откуда; они будут искать меня там, когда увидят, что меня нет здесь. И я только втяну тебя в это дело, если поеду с тобой. Люди там, дома, — те самые, которые не должны об этом знать, — они увидят собственными глазами, как это произойдет… — Он покачал головой. — Ты поезжай. Я свой шанс потерял, а у тебя он еще есть. Поезжай прямо сегодня; ты права — здесь плохо,
— Я не могу! Я ведь тебе говорила: я не могу уехать одна. Город слишком силен, чтобы с ним бороться. Я слезу на первой же остановке и вернусь. Я не могу уехать без тебя — наверно, так же, как не можешь и ты без кого-нибудь вроде меня. Ты — моя последняя соломинка, а я — твоя. Мы встретились, и я это поняла. Отказываться от этой возможности — все равно что умирать, когда ты еще можешь жить…
Ее лицо молило, глаза не отрывались от его глаз.
— Но ведь они будут ждать меня там. Я знаю, что говорю. Они схватят меня, прежде чем я сойду со ступенек.
— Если ничего не украдено, за что тогда тебя арестовывать?
— Но ведь украдено! Вот они, деньги, перед нами.
— Я знаю. Но еще есть время все исправить. Вот в чем заключается мой план! Это не надо брать с собой, и тогда тебе незачем скрываться.
— Ты хочешь сказать?.. Ты думаешь, что я мог бы?..
Он вскочил. Он боялся разрешить себе надеяться.
— Ты сказал, что он один в доме; ты сказал, что он вернется поздно; ты сказал, что он ничего не обнаружит до утра. — Она говорила без пауз, на одном дыхании. — У тебя этот ключ? Ключ от входной двери?
Он лихорадочно шарил по карманам — быстро, так же быстро, как она говорила.
— Я не помню, чтобы выкидывал… Может быть, я оставил его в двери? — Короткий звук, сорвавшийся с губ, возвестил о том, что ключ найден. — Вот! — И он вытащил ключ из кармана. — Вот, вот он!
На миг их удивило, что ключ нашелся.
— Смешно, что я оставил его, правда? Это что-то вроде…
— Да. — Она понимала, что он имеет в виду, хотя ни он, ни она не могли найти верных слов.
Он снова положил ключ в карман. Она вскочила.
— Ты можешь попасть туда раньше, чем он вернется домой. Войдешь и выйдешь: сколько нужно времени, чтобы положить их обратно? Тебе же больше нечего там делать. И никто не станет тебя преследовать за то, что ты пробил дырку в стене, раз ты ничего не украл. — Она быстро собрала разбросанные по столу пачки денег. Одна и та же мысль поразила их одновременно. Они в отчаянии посмотрели друг на друга. — Сколько ты уже потратил? Сколько ты взял из этих денег? Он потер лоб.
— Не знаю. Обожди минуту, я припомню… Пять долларов за обед, который я не съел, долларов на пятнадцать я купил этих билетиков у вас… двадцать. Двадцать долларов, не больше, чем двадцать долларов.
— У меня есть, — сказала она резко. — Сейчас я положу сюда.
Она подбежала к кровати, приподняла матрац с краю, просунула руку в прореху и вытащила деньги, смятые так, будто их пытали.
— О нет! — запротестовал он.
Она снова надела железные латы, в которых была в дансинге.
— Вот что. Я делаю это и не хочу никаких споров. Все должно быть возвращено: даже если там будет недоставать всего одного доллара, юридически — это воровство, и вас могут арестовать. — И прибавила мягко: — Считай, что я тебе эти деньги одолжила. Отдашь, когда вернемся домой и ты начнешь работать. Здесь хватит и на билеты. — Она сунула деньги ему в руку. — Вот! Это теперь наши деньги, общие: твои и мои.