СССР: страна, созданная пропагандой
Шрифт:
Атмосфера борьбы c врагами сопровождает всю советскую историю. Даже создается впечатление, что «враг» был нужен советской власти не меньше, чем «герой». Враг и герой живут параллельной жизнью, пока судьба не сводит их вместе. Враг пытается скрыть свои преступные намерения. Но героя не обманешь, он выводит врага на чистую воду, иногда даже уничтожая его, чтобы не дать ему возможности разрушить завод, фабрику, урожай.
Владимир Вьюгин проанализировал пьесы о шпионах и вредителях 1930-х гг. и пришел к таким выводам: «К концу 1920-х годов чисто авантюрная литература и кино были вытеснены на периферию как буржуазные и, следовательно, вредные. Вместо них на первый план выдвинулись „серьезные” повседневно-производственные повествования о шпионах-вредителях, процветающих на фоне строительства
И еще: «жанровая гибридизация, характерная для конспирологической драмы, соотносилась c диффузией риторического и даже чисто лингвистического порядка, в целом свойственной советскому публичному пространству при Сталине. Не изобретая ничего нового, конспирологи-драматурги (как, впрочем, и прозаики, и поэты, и кинематографисты) воплощали в своих произведениях ту очевидную для официального дискурса 1930-х годов «риторическую логику», которая, c одной стороны, имела отношение к «терминологии», а с другой стороны, активно способствовала конструированию именуемого явления. С помощью этой логики любой житель СССР, за исключением диктатора, мог быть объявлен шпионом».
Функцией такой драматургии было поддержание ощущения страха в стране и в отдельном человеке. С одной стороны, это давало возможность выстроить мобилизационную политику и экономику, что позволяло держать граждан на не столь высоком уровне материального благополучия. С другой – ограничивало варианты поведения человека, выталкивая его в коридор разрешенного поведения.
В кибернетике известно, что система управления должна иметь большее разнообразие, чем объект управления. Но если вдуматься в эти слова, то получается, что чем меньше вариантов поведения власть оставляет населению, тем проще им управлять, поскольку тем заметнее становятся отклонения от нормы.
Страх стоял на повестке дня: об этом думали, это боялись обсуждать. За повестку дня всегда идет борьба. Наши возможности ограничены, поэтому если нужная идея становится в повестку дня, значит, она вытесняет другие. Это достаточно эффективный тип контроля массового сознания.
Именно c таких позиций, например, анализируют появление неоднозначного сериала «Молодой папа», по поводу которого не прозвучало осуждения со стороны Ватикана: «Возможно, Ватикан одобряет сериал еще и потому, что само существование подобного шоу важно для обращения людей к теме веры. И пусть сериал саркастический и провокационный, но он касается веры, церкви и бога. Ведь множество людей, посмотревших шоу, заинтересовалось тем, как же все устроено на самом деле. А если человек начал думать о боге – это уже хорошо для церкви» [9].
Точно так массовое сознание смотрело в сторону Сталина, видя в нем избавителя и спасителя, хотя на самом деле именно он был источником всех страданий. Оправдание концентрации власти Сталиным происками внешних врагов не соответствует реальности, поскольку не было опасности интервенции в двадцатые [10]. А жесткость власти в дальнейшие годы вылилась даже в создании лагерей для жен осужденных [11]. Единственным психологическим оправданием действий Сталина может быть кремлевское дело «Клубок», направленное против него, о котором много пишет Юрий Жуков [12]. Однако вряд ли заговор военной верхушки можно переносить на весь народ. Психологические аспекты страха Сталина поднимает в своем очерке о нем и Л. Троцкий [13].
В результате у советского человека была слишком насыщенная жизнь c множеством опасностей. Чем человек поднимался выше, тем больше опасностей его ожидало. Тем более, что у него появлялись завистники, которые могли пожаловаться.
Погружение в виртуальную ситуацию, а в театре оно было гораздо сильнее литературы, чему способствует как реальность героев на сцене, так и отключение внешних раздражителей в виде света и разговоров, позволяло максимально диктовать массовому сознанию аксиоматику новой действительности.
Герои шли на пьедестал, а враги – на плаху. В то же время анализ влияния жестокости героев и антигероев современного кино показывает, что супергерои демонстрируют более жестокое поведение [14–16]. Супергерои демонстрируют в среднем 23 акта насилия за час, а злодеи – 18. Поскольку дети и взрослые трактуют супергероев как «хороших парней», то они могут повторять это рисковое поведение и акты насилия. Однотипно сегодня иногда рассматриваются и видеоигры, особенно «стрелялки».
Соцреализм был таким же рассказом о супергероях, только советских. Отсюда следует, что и они были опасны для населения, если последовать их примеру. Единственным возражением может быть то, что супергерои, как правило, – это бывшие герои комиксов, так что, возможно, это перенос насилия графического сюжета в кино.
Население жило и живет в символической системе, формируемой сверху. И это не только делают медиа, поскольку они своей информацией только подтверждают эту символическую систему. Это делают образование и наука, распространяющие в массовом сознании не информацию, как медиа, а знания. Если «враг» вписан в систему символов страны, то он будет повторяться и в системе знаний, и в системе информации, то есть на всех уровнях.
Кирилл Александров пишет: «Личное и общественное поведение в СССР в значительной степени определялось влиянием верообразных мифов и обязательных фикций, возникших в результате интенсивной деятельности огромного аппарата партийно-политической пропаганды. Причем искренняя вера населения в очередной кремлевский миф отличалась от молчаливого примирения c фикцией – в этом случае лицемерное единодушие обуславливал не самообман, а подсознательный страх перед репрессиями за выражение малейшего несогласия. Среди наиболее популярных сталинских идеологем я бы назвал мифы о построении социализма, „самой передовой стране в мире”, „враждебном окружении”, „непрерывном обострении классовой борьбы”, „общенародной собственности”, фикции „морально-политического единства”, „счастливой и зажиточной колхозной жизни”. Власть последовательно расширяла рамки несвободы, требуя отказа от всякого самостоятельного мышления» [17].
Советский тип воздействия оказался успешным, поэтому его модели и сегодня продолжают звучать. Советский агитпроп постоянно прорывается, особенно заметным это становится в кино, где вовсю идет активация слишком простых переходов, не требующих сложного мышления.
Татьяна Каминская отмечает: «Эксплуатация популярных образцов агитпропа советской поры в России сегодня объясняется двумя подходами: 1) римейки в искусстве и бизнесе как коммерческое использование ностальгии по советскому времени; 2) реальная коммуникация c населением. Что касается римейков, они характерны для российской действительности начиная c конца 1990-х гг.: именно тогда возникла мода на переосмысление советских символов, лозунгов и названий. Действительно, совершенствуясь технически, кинематограф и телевидение повторяют популярные сюжеты, интерпретируя культовые фильмы и вновь экранизируя произведения литературы. Разумеется, римейки невозможно объяснить только коммерческой выгодой и жаждой приобрести популярность проторенным путем. Как было указано автором, очевидна связь римейка c защитой от утраты идентичности, стремлением, не всегда осознанным, противопоставить глобализации нечто традиционное, знакомое и любимое c детства» ([18], см. также [19]).