СССР
Шрифт:
– Меня зовут Маргарита Владимировна, фамилия моя Тихомирнова, я заместитель руководителя департамента образования администрации нашего района и прибыла сюда, чтобы проверить постановку учебного процесса в вашем заведении. Процесс поставлен из рук вон, заведение сертификацию не прошло, ни один из педагогов, если их можно так назвать, не аттестован соответствующим образом. Поэтому так называемая школа закрывается.
– Когда? – подумав, спросил Егоршев от двери.
– Немедленно, – сказала дама, не поворачиваясь.
Все взревели – кажется, кроме Валенчука и Никиты.
Дама разглядывала учеников и, кажется, улыбалась. Кажется, торжествующе.
Никита спросил что-то, не различимое за ревом. Дама не повела головой. Никита повернулся к классу, поднял руку вверх и приложил ее к сердцу. Это был один из жестов внимания, которые собрание школы приняло в сентябре – с железным условием исполнять. Все и замолчали – не в два, так в три счета, давя длинные фразы горлом, – только Паша, как всегда, ничего не заметил и продолжил, вертя головой, голосить: «Сами вы так называемая», но Аня ткнула его локтем, он вздрогнул и тоже затих, тяжело дыша.
Никита повторил:
– А учиться нам где?
Тихомирнова снисходительно объяснила:
– Этот вопрос будет решен в ближайшее время соответствующими инстанциями.
– Соответствующими чему? – спросил Никита.
– Соответствующими уровню вопроса, – ответила дама и тонко улыбнулась,
– То есть вы лишаете нас гарантированного Конституцией и вообще-то обязательного образования на срок, истечение которого и условия этого истечения просто не знаете.
Дама перестала улыбаться, повернулась всем организмом и посоветовала:
– Мальчик, не надо так со мной разговаривать. Как тебя зовут?
– Никита.
– Полным ответом, пожалуйста.
– Меня зовут Поливаев Никита Алексеевич, я живу в СССР, мне пятнадцать годиков.
– Ты, Никита, не паясничай. Никакого СССР нет давно, ваше рабочее поселение называется Ново-Ваховское, и никаких учебных учреждений, входящих в гарантированную Конституцией обязательную систему среднего образования, здесь нет.
– Учреждений нет, а дети есть. Куда смотрел департамент образования? – звонко воскликнула Наташа.
– Ты, девочка, не умничай. Как тебя зовут? А впрочем... А куда мог смотреть департамент образования, если вы с самого начала не в нашей системе были? Прямое подчинение, прямое финансирование – и особое финансирование, в Кремль дверь ногой открывали. Но всё. Кончилось это время, порядок пора наводить. А то, видишь ли, советская власть у них. Что это за советская власть, которая забыла детей нормально учить?
– Извините, а мы с вами сейчас где находимся? – подумав, спросил Егоршев, не меняя небрежной позы.
Тихомирнова радостно всплеснула руками.
– А я не знаю! Я не знаю, куда вы меня привели. Может, скаутский кружок, может, клуб любителей фантастики, может, я не знаю, посиделки в честь чего там – годовщины Октябрьской революции.
– Это школа вообще-то, – оскорбленно сказал Пашка.
– Ну какая это школа? – спросила Тихомирнова, начиная потихоньку переминаться с ноги на ногу. – Учебных планов нет, или с нами не согласованы, классов нет, формы школьной нет – как вы одеты, господи, – специализаций нет, директора нет, учителей тоже нет. Вы даже список рекомендованных учебников и пособий от нас ни разу не получали!
– А ничего, что у нас только за этот год на семнадцать учеников одиннадцать побед на всероссийских олимпиадах? – спросил Егоршев почему-то без обычной паузы.
Тихомирнова усмехнулась, повела ватным плечом и снисходительно сообщила:
– Олимпиады... Олимпиады ни о чем не говорят. К олимпиаде можно подготовиться хоть дома, по паре книжек. Учебный процесс – вот предмет нашей озабоченности. А у вас такого процесса нет и быть не может. Потому что нет подготовленных педагогических кадров.
Класс возроптал, но Никита повторил жест внимания и принялся очень серьезно объяснять:
– Маргарита Владимировна, вы видите человека рядом с собой? Это Геннадий Ильич Валенчук. Он у нас сейчас урок ведет... Вел, пока нас не прервали. Предмет называется «Физика», а Геннадий Ильич – доктор технических наук, замдиректора всероссийского НИИ экспериментального транспорта, я уж молчу о том, что он директор производства «кипчака», – и этого «кипчака» вообще-то под руководством Геннадия Ильича придумали, разработали и теперь делают. Еще у нас физику доктор из НИИ при АЭС читает, они по очереди с Геннадием Ильичом. Русский и литературу у нас ведет кандидат филологии, математику и физику – кандидаты, химию – доктор и кандидат, историю и обществоведение...
– О чем я и говорю. Они ведь не педагоги. Чему они вас могут научить, эти ученые.
Егоршев, нескрываемо свирепея, спросил:
– Девушка, вам шашечки или ехать?
Тихомирнова, недовернув голову в его сторону, сказала:
– Хороший пример подаете, похвально.
– На вас равняюсь, – с готовностью откликнулся Егоршев, совсем забросивший качаловские манеры. – Вы вообще учитель по образованию или массовик-затейник?
Тихомирнова, обратив лицо к вечности, находящейся где-то под центральной точкой потолка, сказала:
– Я дипломированный педагог, в отличие от ваших так называемых учителей. Ну чему они вас могу научить? Гранты, как это у вас называется, пилить или как проволоку на железку наматывать? Или вы гимн СССР учите на уроках? Или сочинения пишете на тему «Совочек, который мы потеряли?»
Никита торопливо сказал:
– Давайте проверим. Маргарита Владимировна, вы что преподавали?
– Какая разница, юноша?
– Поливаев Никита Алексеевич, пятнадцать годиков, – напомнил Никита.
Тихомирнова решила не реагировать. Похоже, устала – и от разговора, и вообще.