Стаб

Явь Мари

– Распорю его живот, не задев внутренностей. Одним движением, вот так.
– Прежде чем я успел шевельнуться, он взмахнул рукой.
– Ни одно другое оружие не дает такого чистого и красивого результата.

И, готов спорить, ни одно не требует такого профессионализма: я до сих пор не мог поверить в то, что лезвие не задело меня. Я явственно чувствовал холод и боль... но крови не было.

Ладно... надеюсь, Рэймс такими фокусами не владеет. Тогда у этого мужика есть шанс.

– Может, возьмёшь ещё пульсар?
– предложил я.
– Про запас?

– Думаешь,

стоит?

– Если ты решил выступить против человека-иерарха... да, думаю, лишнее оружие не помешает.

– Спасибо за дельный совет, мэтр.
– Он опустил взгляд ниже.
– Прикройся уже, чёрт возьми.

– Что?
– Я сел, и одежда сползла с моих плеч, разрезанная от горловины до пупка.

Многорукий, поправив наушник, бросил:

– Нет, я не тебе. Так я и сказал. Не твоё дело, ага.
– Он отошёл от софы к окну, выглядывая наружу. Каким-то образом, занятый разговором, он услышал это раньше меня... Совершенно незнакомый мне звук. Лай.
– Ух ты, тут намечается что-то интересное. Ищейки... Да нет, тут что-то забыл отряд Зорких.
– Многорукий помолчал.
– Вряд ли, я слишком законопослушный для них.

И он посмотрел на меня, словно я мог оказаться тем самым злостным преступником, по чью душу они пришли.

В дверь заколотили, и почему-то я подумал, что гости в этом доме - редкое явление. Многорукий не торопился, над чем-то раздумывая. Например, злиться ему на то, что я привел на его порог Зорких (хотя я по-прежнему верил в свою непричастность), или считать это удачей (он мог выдать им меня, как и подобает их коллеге - чистильщику).

Стражи порядка продолжали настойчиво ломиться. Собаки рычали и истошно лаяли, и через минуту у Многорукого закончилось терпение.

– Прикройся, я сказал, - бросил он, проходя мимо.

– Погоди!
– Я вскочил с софы, глядя в глаза чудовищу у него на спине.
– Я не вернусь в приют! И на ферму не поеду! Слышишь?

Элиминатор пошел к лестнице, которая вела вниз. На первый уровень как оказалось очень просторной квартиры.

– Заткнись и не высовывайся.

– Я хочу остаться здесь! Хочу стать, как ты! Пожалуйста, дай мне шанс!
– Под конец мой крик сорвался на шепот. Я подумал, что совершаю ту же самую ошибку.
– Я сделаю всё... правда, всё, чтобы стать... хоть кем-то...

– Рэймс, действительно, прогадал. Слышал бы он тебя сейчас.

Многорукий уже был внизу, направляясь к двери с тем самым ножом наперевес. И у меня создалось впечатление, что одной испорченной одежкой Зоркие не отделаются.

Попятившись назад, я наткнулся на софу и упал на неё. Я зажал уши ладонями, приготовившись к крикам... Но прошла пара минут, а всё было так же тихо. Подозрительно тихо.

– ...обожаю собак. Умные животные, преданные. Обидно, что всех дворняг перебили. У меня была когда-то дворняжка, полудикий пёс. Я его научил многому... всяким командам там... Все мои знакомые им восхищались. Говорили, он точь-в-точь как человек только с хвостом и лапами. И радовался мне всегда, как полоумный. Смотрел я на него и думал... Почему я не пёс?

– Обалденная история, - раздалось в ответ.
– Может, еще какую расскажешь? Больно складно у тебя получается сочинять.

– А у вас есть на это время? Вы, похоже, спешите, парни.

– Да, к тебе и спешили.

– Уверены?

Собаки больше не лаяли, только слегка поскуливали. Будто от страха.

– Сейчас проверим. Отойди-ка в сторонку.

– Извини, но я не собака и не твой солдат, чтобы выполнять твои команды. Я ничуть не ниже тебя по положению. И это мой дом.

– Ничуть не ниже, да?
– заговорил Зоркий, очевидно, оскорбленный таким сравнением. Пусть "чистильщики" и Зоркие служили одной цели - правосудию, у каждого из них были свои методы. К тому же все знали, что элиминаторы не гнушаются брать работу со стороны. И у них не было кодекса и дисциплины - святых понятий Зорких.
– Тогда, может, ты пригласишь меня в свой дом? Из, так сказать, профессиональной солидарности?

Я весь обмер, потому что Многорукий после недолгого раздумья бросил:

– Заходи. Но только ты.

– Командир...
– окликнул его кто-то, но командир кинул:

– Ждите здесь. Я скоро.

Дверь закрылась, и я съежился. Господи, только не снова. Неужели это опять происходит со мной?

– Сколько тебе, парень?

Я слышал чужие шаги.

– Не знаю точно... Двадцать?
– ответил Многорукий.

– Значит, обучаться вместе мы не могли... А я тебя точно где-то видел.

– Может и пересекались где. Нам часто приходится прибирать за Зоркими.

– Ага, по тебе прям видно, какой ты хороший уборщик. Что за хрень у тебя в руке? Решил мне бутербродов сделать?

– Обычно я его использую, чтобы отрезать яйца всяким трепачам. Но если ты не брезгливый...

– Спасибо, я не настолько голоден, чтобы просить тебя идти на такие жертвы ради гостеприимства.

– Можешь даже не мечтать. Я кому попало свои причиндалы в рот не сую.

Да что с этим парнем? Зачем он его провоцирует?!

– Да я знаю, что ты нашел, куда их засунуть.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что вчера при перевозке наши недоумки-коллеги потеряли ценный груз, и всё указывает на то, что ты припрятал его у себя. Конечно же, для пущей сохранности, в качестве одолжения лично для меня. Я же правильно понимаю?

– Ценный груз? Насколько ценный? Если вдруг мне подвернётся под руку что-то похожее, я хочу знать, на что могу рассчитывать.

Меня замутило. Он собрался торговаться?

– Ха-ха, как это похоже на вас, элиминаторов. Продажные шкуры. Но так уж получилось, что это уникальный экземпляр.

– Какая жалость, что вы его - такого уникального - потеряли, правда? А теперь просите помощи у элиминатора. Как это похоже на вас, Зорких.

– Я не прошу помощи. Я требую, чтобы ты вернул нам то, что тебе не принадлежит.

– А кому принадлежит?

– Значит, ты признаешься, что держишь его у себя?

– Я даже понятия не имею, о чём ты. Может, у этого груза есть особые приметы?

– Я бы сказал их предостаточно

– Да? И какие же?

– Скажу так: ты бы сразу понял, что это он.