Стаб
Шрифт:
– Не елозь.
– Щекотно.
– Здесь?
– Да.
– Ха-ха, а если так? Какая чувствительная доска... кажется, я нашел тебе применение, - бормотал он, уже выходя за границы ткани. Повторяя символы на коже, снова и снова, везде, на руках, на шее... Он впервые оказался так близко ко мне при свете дня, и надо было мне в этот момент вспомнить, что он - не то, чем кажется. Я отвернулся, чтобы не разглядывать его, и поэтому он написал что-то на щеке, которую я подставил.
– Так всем будет ясно, кто ты.
Даже я этого не
Приподнявшись, я посмотрел вниз, на исписанную футболку.
– Ну как тебе твой бронежилет?
– Я не умею читать.
– Даже обидно немного. Я так старался.
– Многорукий упал на софу и накрыл глаза предплечьем.
– И что вы только делали в этом своём приюте? Кроме того, что следили за младшим поколением, драили полы, жрали, дрались и мечтали однажды попасть на глаза какому-нибудь генералу?
Ну, он довольно точно описал нашу жизнь.
– Нас тренировали ещё...
– Даже таких, как ты?
– Всех.
– Я немного оскорбился.
А что со мной не так? Ну... кроме прочего?
– Ты, конечно, был худшим во всех состязаниях.
– Нет, я бегал быстро.
– Сейчас мы это проверим.
Я понял, к чему он клонит, вот только...
– Я не знаю, куда идти.
– Прояви фантазию.
– А?
– Хочу посмотреть, как ты с этим сам справишься.
– А как же деньги?
– За дурака меня держишь? Я дам тебе деньги, а ты сбежишь.
– Разве мне дадут целум за так?
– Не узнаешь, пока не попробуешь.
Это было бессмысленно.
Я нарочито медленно поплёлся к лестнице, спустился с неё и услышал уже у самого порога:
– Думаю, Зоркие всё ещё в городе или ошиваются поблизости. Собаки учуют тебя и тогда тебе крышка, потому что они тоже читать не умеют. Но бегают быстрее тебя, поверь.
– Ладно, по крайне мере он не сказал что-то вроде "пошевеливайся, я ненавижу ждать". Его слова можно было даже принять за заботу...
– И я ненавижу ждать. Так что шевели задницей.
Если бы я знал чуть больше ругательств, я бы может и осмелился что-нибудь шепнуть. А так я просто громко захлопнул за собой дверь.
Это было не похоже на меня... Мне хотелось ответить на его злость равной злостью, хотя в прошлом я бы просто тихо ускользнул. Со мной творилось что-то странное, и я еще не определился с тем, нравится мне это или совсем наоборот.
Я решил подумать над этим по дороге... куда-то-там.
Я сорвался с места.
Мне нужно было побыть в одиночестве и разобраться с тем, что со мной произошло. То место, которое я стремительно оставлял за спиной, подавляло меня. Не так как приют, иначе. Приют был моим домом, я ничего кроме него не знал, он был скучным, мрачным, все хорошее и плохое было связано с ним (плохого больше), я его ни капли не боялся. А дом Многорукого пугал меня. Он представлял собой противоположность всего, что я знал. Он был старым, двухъярусным, с высокими потолком и широкими окнами, он был загроможден вещами, пах пылью, алкоголем и табаком, а по вечерам в нём не горел свет. Но я почему-то впадал в отчаянья от одной мысли о том, что мог его не увидеть.
Мне хотелось сбежать оттуда лишь для того, чтобы как следует соскучиться. Глотнуть воздуха и погрузиться ещё глубже. Да, мне было трудно дышать, думать в тех стенах, но на мне была чужая футболка - портативная клетка. Чужой запах мешал сосредоточиться. Многорукий словно был совсем рядом. Шел следом. Очень близко.
На моё плечо опустилась тяжелая рука, и я едва не выскочил из штанов от страха.
– Эй, я тебя здесь раньше не видел. Ты случайно не тот крендель, которого ищут?
До меня добрались?
Здоровенный амбал нависал надо мной, и я знал заранее, как закончится эта встреча. Он заглянет в моё лицо, поймёт, кто я такой, а потом... отдёрнет ладонь и попятится назад. Я едва не принял его страх на свой счет.
– О, вот оно как, - пробормотал он.
Сработало?
Собственно, это был первый и последний человек, который решился ко мне подойти. А я не воспользовался случаем и не спросил у него:
а) кто такой этот алкоголик с частыми приступами мигрени и поганым чувством юмора?
б) где я могу купить целум для этого алкоголика?
Несмотря на то, что на улице было людно (народу становилось все больше, по мере удаления от его дома), никто не собирался мне на эти вопросы отвечать.
– Простите, мне нужно...
– Стоило мне посмотреть на кого-то или заговорить, люди переходили на другую сторону улицы. Неужели этот гад написал, что я заразный?
– Вы не подскажете...
Это был полный провал, и я решил понадеяться на интуицию. Я прикинул, что целум должен находиться там, где больше всего народа. Хотя я знал, что все наши надзиратели пили лишь поздно вечером, а сейчас был только полдень.
Я шел по улице и наблюдал. Люди сторонились меня. Не знаю, кем я был. Но я был неприкосновенен.
Это была очередная шутка Многорукого, но никто кроме него не посмел бы над ней смеяться. Я точно. Мне было не до смеха.
Моё плечо болело, в горле уже давно пересохло. Я был еще слабее, чем вчера, хотя уже тогда считал себя совершенно беспомощным. Но я понял, что сейчас это не так уж и важно. Я могу быть слабаком, Многорукий разрешил мне это.
Но не тупым... нет, тупым он мне быть не разрешал. Поэтому я старался быть собранным и отстраненным, несмотря на то, что люди (такие разные), их одежда, речь, редкий, но очень шумный транспорт отвлекали внимание на себя.
Я словно свалился на другую планету, где всё было по-другому, совсем наоборот по сравнению с тем, к чему я привык. Драные вывески, грязные витрины, пыльные дома... я изучал их так, будто пытался отыскать какой-то знак, пока в итоге не вышел к месту, окруженному музыкой.
Меня парализовало. Я слышал несколько раз торжественные гимны и военные марши, но никогда ничего подобного. Ничего такого обычного и в то же время настолько волшебного. Все вокруг стало прекрасным... Грязные улицы, покосившиеся, ржавые фонарные столбы, ссущий у стены пьянчуга.