Стаб
Шрифт:
– Потому что Шейну пока ещё рановато умирать.
– Я не убью его.
– А, теперь пришла твоя очередь лгать.
– Он надел байкерские очки.
– Ты мечтаешь убить Рэймса, который всего лишь отверг тебя. Но парня, который хотел тебя изнасиловать, ты убивать не станешь, хотя он в шаговой доступности и у тебя оружие в руках.
Да, я знаю, как это звучало, но я правда не собирался убивать Шейна. Потому что каким-никаким он был знакомым Многорукого, а значит не в моей власти было его трогать.
– Я пойду в бар, - пробормотал
– Я за тобой заеду, - сказал мэтр, заводя двигатель.
Я не ответил.
Я зашёл домой лишь для того, чтобы взять свой бронежилет. И убрался оттуда так быстро, словно боялся, что из подвала мог в любую секунду выскочить Шейн. Со сломанными (как минимум) ногами. Сотрясением мозга. И оглохший на оба уха.
Не помню, как я добрался до бара. Там в последнее время всегда было малолюдно, а днём так тем более.
Майлз, посмотрев на меня, выругался.
– Я так понимаю, парня, который это сделал, мы больше не увидим
Я покачал головой, забираясь на стул. И это был жест обречённости, а не согласие с тем, что я прикончил очередного бедолагу.
– И откуда только берутся такие смельчаки, - пробормотал он.
– Где Фрик?
– Я хотел поскорее перевести тему и не вспоминать об этом смельчаке. И о том, что мне придётся с ним жить.
– Поехал за тюнером.
– Майлз кивнул на рояль.
– Хочет настроить его самостоятельно. Думает, нас это спасёт. Пусть пробует. Другой музыки мы тут всё равно теперь не услышим. Да и терпеть мне не так уж и долго осталось.
– Я думаю, ещё не всё потеряно.
– Я не умел поддерживать людей, особенно когда сам был в таком расклеенном состоянии.
– Можно, например, изменить интерьер... Да, сделать канделябры... как в средневековье. Повесить картины.
– Это не музей, парень. Сюда ходят, чтобы убивать время.
– А в музей зачем ходят?
Он покачал головой.
– В баре самое главное выпивка и атмосфера.
– Выпивка у вас есть.
– А атмосфера - дерьмо.
– Приберетесь немного...
– Не в том смысле "дерьмо", Габи.
– Он вздохнул, но потом оживился.
– Принёс что-нибудь?
– Забыл, прости.
Он снова раскис.
Казалось, женщины могут решить все его проблемы. Попялится он в эти журналы или встретит одну из них в живую... Может, так оно и было. Может, будь я чуть смелее, умнее и женщиной смог бы его спасти от разорения.
Какой-то пьяница опять пристроился у дверей справить нужду, но Майлз никак на это не отреагировал. Он, в самом деле, опустил руки.
– Например, у Мэда...
– попытался я, но Майлз меня перебил.
– Не сравнивай меня и Мэда, лады?
– Я лишь хотел сказать, что мне у него не понравилось. Зато нравится у вас. И наверняка таких людей полно в городе.
– И что же тебе здесь нравится?
Я начал загибать пальцы.
– Музыка, полумрак, всё из дерева, странные обои, люстры, рояль, запах воска, еда, Майлз, Фрик.
– Я показал ему кулаки.
– Это десять преимуществ перед тухлым клубом Мэда. Там всё из стекла. Ужасная духота. Грохот, а не музыка. Мне продолжать?
Майлз мечтательно вздохнул.
– Я всегда хотел иметь салун. Понимаешь? Как во времена дикого-дикого запада.
Я не понял, но активно закивал. Кажется, вспомнив о мечте, он несколько приободрился.
– Что там еще могло бы быть?
– Коровьи черепа или оленьи рога по стенам.
– Вау.
– Или просто картинки разных красоток.
– Это мы можем организовать.
– Охотничьи ружья. Чтоб висели за моей спиной крест-накрест.
– Найдём.
– И чтобы доска была с фотографиями в стиле "разыскиваются живыми или мёртвыми".
– Сделаем.
– Чтобы обалденная красотка в платье и чулках лежала на моей барной стойке.
Я поджал губы. С этим пунктом у нас могли возникнуть проблемы.
– Да, у нас в городе одна "женщина". И та мужик, - проворчал Майлз, очнувшись.
– В своё время я учился читать на вестерн-романах. До сих пор думаю, что ничего круче салунов в мире не было и нет. В них всегда что-то интересное происходило.
– В следующий раз я принесу журналы, и мы достанем из них плакаты, которые можно будет повесить в рамках. Пусть это будет началом возрождения? Ладно?
– Вряд ли он тебе разрешит. Эти журналы стоят до хрена, а у меня сейчас с деньгами туго.
– Я попрошу.
– Рискни, - пожал плечами Майлз.
Через пару минут зашёл клиент, и Майлз занялся делом, хотя и без особой охоты. И оставшись в формальном одиночестве, я вспомнил, что со мной не так давно случилось.
В том смысле, что огромный мужик тёрся об меня членом, говоря, что это само собой разумеется.
Мне захотелось выпить.
Основная проблема моего воспитания заключалась в том, что первыми моими учебниками были порнографические журналы. Я разучивал по ним алфавит. О - оргазм. Д - дилдо. Э - эрекция. И всё в таком духе. Когда ты день за днём всё глубже завязаешь в этой теме, волей-неволей начинаешь смотреть на мир, через призму секса. С другой стороны ты начинаешь относиться к нему беспристрастно. Это становится для тебя чем-то будничным, естественным и сводиться к банальной биологии.
Одна лишь сухая теория. Без практических работ.
И тут вдруг жизнь подкидывает мне хренов экзамен. Я растерялся. И я сейчас говорю не о друге Многорукого. А о нём самом.
Хочешь? По глазам вижу, что хочешь.
И Многорукий впервые задумался над этим всерьёз. Не мог не задуматься. Шутки кончились. Это был не тот случай, когда сальные разговоры заканчивались смехом. Он мог что угодно писать на моей футболке, говорить, что я оказался в раю, так как могу выбрать себе любого мужика, намекать-намекать-намекать, но никогда не думать об этом всерьёз.