Стадия серых карликов
Шрифт:
— Так я про необходимость, — продолжал хозяин, все еще лыбясь. — Экологически чистый человек — это же мечта прогресса!
— Так кто я — призрак или мечта, а? — Степка от нервного стресса даже захныкал. — Слушай, Романыч, если выпить нельзя, так давай хоть паровоз раскочегарим! А? — он просительно наклонил голову набок. — И — мы поедим, мы помчимся на оленях утром ранним, мы ворвемся прямо в светлую за-а-арю-ю!
Степка завыл, заплясал, изображая что-то среднее между шоферским поддадэ и шаманским заполярным тустепом. Но что ему еще оставалось делать, человеку без основных потребностей? Он хотел заплакать, однако слезы не шли, и тут же хозяин обратил на это его внимание. Слезы
— Романыч, не издевайся. Может, мне того… колоться? — простонал Степка, но, увидев испепеляющий блеск в глазах собеседника, извиняющимся тоном добавил. — Ведь поддавать-то как-то надо… Наркоманом как стать, а? Заявление участковому, Триконю, пускай на учет ставит и к аптеке прикрепляет?
— У-у, — не выдержал и Лукавый, который скрывался под обличьем гр. Коновицына. Настоящий Коновицын ни слухом, ни духом не ведал об этой встрече, и в настоящее время по случаю того, что достал импортные масляные краски, подновлял на тендере паровоза квартет портретов классиков марксизма-ленинизма. И занят был размышлением о том, каким цветом накрасить ему паровозный свисток, подразумевая под ним гласность как таковую. Так какого цвета гласность?
В «Бес-кудниковской коммуне» упрямство клиента и приверженность его к собственному образу жизни были вызывающими. И тогда нечистый вспомнил о «духовной» пище и метнул перед Степкой телевизор с любимым его Чумаком на экране. И что же? Степка подергал подбородком в сторону экрана и спросил Лукавого: слышь, а там сейчас случайно футбола нету?
Да на тебе футбол, подавись! И тут же на экране забегали двадцать два мужика, не считая судьи.
— «Спартак» киевское «Динамо» причесывает, Коновицын! Ура-а! Черенков, Черенков, давай, давай! Бей, твою мать! Го-о-ол! Го-о-ол! — орал Степка на всю мощь своего нового говорильника, громил на радостях мебель кулаками, и Лукавый сбросил ему громкость раз в пять, потому что у него в ушах что-то зачесалось и зазудило.
Прикомандировать ему малюсенького чертика для постоянного удовлетворения желаний? Потрет правой рукой левое плечо, а чертик — прыг ему на ладонь, чего изволите? «Водяры стаканяру впрысни в становую жилу!» «Бабца с конкурсу, чтоб ноги с под ушей!» «Ташши партнеров козла забивать!» Живо представил Лукавый эти картинки и приуныл. И пьянка, и развратец, и примитивные, мелкие грешки и увлечения тоже проходят по ведомству нечистой силы, но ему хотелось крупного успеха, как Аэроплан Леонидович Около-Бричко, но нет, тут ничегошеньки не получалось — неподатливый гегемон, неспособный на большие дела, невероятно приверженный своим примитивным желаниям и потребностям. А по проекту-то человек без потребностей… Пронюхает Костлявая, когда одного клиента недосчитается, об этом эксперименте, а уж о Кощее Бессмертном и говорить нечего — сплетет ему Кощеюшка лапти, ох сплетет, ведь каждая ошибка — ему лыко…
— Беланов! Беланов, сволочь, мать-перемать, чтоб у тебя ноги отсохли. Судью на мыло, по талонам! По талонам — на мыло-о-о! — неистовствовал Степка Лапшин.
Лукавый резко повернулся к нему, скрестил руки (как на электрической опоре, когда хотят предупредить: «Не влезай! Убьет!») и пустил из зрачков в спину несчастного гегемона парочку синих лучей. Там, где сидел Степка, полыхнуло, заскворчало, повалили клубы дыма. Из него вышел Великий Дедка Московского Посада в форме № 1, то есть в обличье старого
— Не договаривались так, ваше высокосатанинство. Попользовались и фу! — нету? Испепелить хама запиенса и вся недолга? Нет уж, я его вперед по шпалам, вперед по шпалам по окружной домой направил.
Глава сорок девятая
К сожалению, публикатор не может больше возвращаться к теме любви. Хотя речь и пойдет о рядовом генералиссимусе, обнаружившим себя с несознательной Эддой в препикантных обстоятельствах. Что мог предпринять в таком случае Аэроплан Леонидович? Перво-наперво, как и положено, обвинить соблазнительницу в наличии у нее низкого морального уровня. Опыт же, приобретенный недавно в метро, предостерегал его от разглагольствований на эту тему. Можно было схлопотать вновь, и поэтому суровые и принципиальные обвинения было решено поместить в соответствующем «Параграфе бытия». В конце концов, самое главное — правильное отношение к любому событию в сочетании с моральной устойчивостью.
У рядового генералиссимуса в голове затрещало, как в кустах, когда он стал припоминать, что начальник уезда говорил о животноводческих фермах, которые в ближайшее время будут освобождены от крупного рогатого и иного скота с целью перевыполнения планов по производству мяса. Помещения же будут переданы под цеха по изготовлению ножевилок. «Но зачем ножевилки, если мяса вообще не будет? А-ха-ха», — в первый раз за все знакомство начальник уезда зашелся смехом, да и то злорадным. И еще он советовал проспаться, оставаться здесь, сколько заблагорассудится, а если нет времени для отдыха и дела в столице не ждут, тогда что ж, счастливого пути, будем рады новой встрече.
Всю жизнь дел у Аэроплана Леонидовича было непроворот, особенно теперь, когда появилось столько простора, чтоб натворить и наворотить всевозможных деяний всесоюзного, а то и всемирного масштаба. Короче говоря, покой нам только снится. К тому же, осаду его квартиры сняли — товарищ Триконь сообщил еще в поезде, поскольку труп Аэроплана Леонидовича по месту прописки не был обнаружен. Без радости, надо сказать, он доложил, что вот вы, товарищ Около-Бричко, собственной персоной, живы и здоровы. Выломанную дверь починили, закрыли, как положено, и ключи, которые висели в прихожей на крючке, отдали в жэк.
«Вставайте, граф, вас ждут великие дела», — рядовой генералиссимус набрал полную грудь воздуха, решительно поднимаясь с широченной кровати. Эдда повернулась на спину, потянулась в сладкой истоме, и ее полусферы вновь выскользнули из-под простыни и нахально уставились на Аэроплана Леонидовича. Не открывая глаза, Эдда промурлыкала: «Куда ты, котик?» «К исполнению», — мысленно ответил он, закрыл руками свой срам и на цыпочках побежал к стулу, на котором аккуратно лежала одежда. Он торопливо одевался, а груди продолжали на него таращиться и даже он, человек горно-хрустальной честности и порядочности, подумал: «Какой низкий моральный уровень и такой восхитительный бюст!»
Натягивая штаны в вилле а ля Гарше под славным городом Шарашенском, о чем неутомимо дальше помысливал Аэроплан Леонидович? О специфической то ли общественной, то ли служебной деятельности Эдды. Во всяком случае, она воспользовалась его беспомощным состоянием и попыталась, именно попыталась, потому что он мог представить неопровержимую по целомудренности выписку из истории болезни. И свидетельница имелась в случае чего: его импотенция совершенно не нравилась еще Марье Лошаковой. Ничего не было и не могло быть — любая экспертиза, если уж на то пойдет, подтвердит.