Сталь разящая
Шрифт:
Честно говоря, тюк можно было бы и не сжигать. Мать, например, когда не хотелось терять всю шерсть из-за одной крупинки, поступала просто: выдёргивала клок с застрявшим в нём осколочком и сжигала только его. Хотя по правилам, конечно, надлежало спалить целиком и немедленно покинуть место сожжения. До заката, во всяком случае…
Шерсти, конечно, жалко, но иначе Влад просто не поймёт и не запомнит. Он ведь хуже ребёнка. Чага простит ему всё, потому что у неё нет выбора, а другие прощать не станут…
Сам Влад первую половину дня пребывал в тихом бешенстве. А тут
Наконец Влад взял себя в руки и огляделся. Всё-таки гарь тоже была весьма интересным явлением, так сказать, частью жизненного цикла похожих на спутанную проволоку зарослей, регулярно уничтожаемых пожарами, а затем стремительно восстанавливающихся.
Структура рощи была обнажена: из пепла торчали обугленные влажные обрубки стволов, готовые выбросить новые дуги серо-зелёных побегов в удобренную золой почву. На одном из обрубков стоял столбиком погорелец — уже знакомый Владу похожий на мышь зверёк. Интересно, как это он ухитрился уцелеть, а главное, чем теперь намерен питаться?
К полудню Влад успокоился настолько, что даже достал блокнот, пристроил на горбе Седого и, пользуясь ровным ходом зверя, принялся покрывать первый лист прыгающими каракулями.
Впереди с царственным равнодушием покачивалась в седле Чага. Изящные локти чугунного литья были чуть расставлены и чуть шевелились, а означало это, что Чага между делом орудует толстыми деревянными спицами, созидая новую, нестерпимо колкую куртку. Тянется из перемётной сумы бесконечная шерстяная нить, тянется бесконечная ноющая нота, тянется степь, тоже бесконечная. И так тысячу лет…
А искусство ткачества они, надо полагать, утратили…
Глядя на растопыренные Чагины локти, Влад содрогнулся и принялся неистово чесаться. Солнце пригревало. Куртка и всё прочее было, казалось, населено множеством мелких кусачих тварей. Ощущение в корне неверное хотя бы потому, что вчера вся одежда тщательнейшим образом была вымыта и прожарена над костром. Тем не менее расторможенное щекоткой воображение нашёптывало Владу, что за пазухой у него нагло разгуливает небольшое колкое насекомое.
Не выдержав, он запустил руку за пазуху и вдруг в самом деле кого-то там нашарил. Отвращения к насекомым он никогда особого не испытывал, но тварь могла оказаться ядовитой, поэтому Влад подождал, пока она сама влезет к нему на ладонь, и лишь после этого извлёк добычу на белый свет.
На ладони судорожно копошился крохотный металлический паучок. Влад инстинктивно сомкнул пальцы и опасливо поглядел на Чагу. Та была вся в себе… Осторожно раскрыл кулак. Мама родная, да это же явная и несомненная родня членистоногих накопителей, обнаруженных с орбиты Бальбусом! И как это прикажете понимать? Разделение труда? Большие накопители занимаются большими осколками, а маленькие — маленькими?..
Издалека он такой приползти не мог… Влад огляделся, надеясь высмотреть на горизонте какие-нибудь руины, таящие в своих недрах автоматические заводы, но не высмотрел ничего. Раньше надо было высматривать! Судя по всему, паучок заполз к нему за пазуху ещё в балке.
И что с ним теперь делать? Проблема… Попробовать разобрать? Снова сунуть за пазуху? Засушить в блокноте? Ох, Чага, Чага! Всего лишила! Такой был удобный пинцетик в налокотном кармане… Бережно, стараясь не повредить ненароком, Влад снял паучка с ладони и тут же получил лёгкий укол в оба пальца. От неожиданности встряхнул рукой, и крошечный механизм искоркой отлетел в высокую траву. А, ч-чёрт!..
Оборвав песню, Чага обернулась и вопросительно посмотрела на Влада.
— Чешется! — сердито объяснил он по-русски. — Комбинезон не надо было выбрасывать!..
И в качестве перевода выразительно поскрёб грудь под курткой.
13
Так, неспешным шагом, ни разу не переведя зверей на бег, они добрались до места новой стоянки. По мнению Влада, место было хорошее: в круглой ложбине между тремя холмами кто-то уже нарыл окопов на целую ораву с табуном. Выбирай любую яму и ночуй.
— А где люди? — поинтересовался Влад. Честно говоря, его давно уже занимал этот вопрос. Создавалось впечатление, что в степи они кочуют вдвоём, хотя следы чужих стоянок встречались на каждом шагу. Да и с орбиты, помнится, степь выглядела весьма оживлённо…
— Ушли, — сказала Чага. — Опасно.
— А раньше? — несколько оторопев, спросил Влад.
— Раньше нет, — со вздохом отозвалась она. — Раньше хорошо.
Озадаченный, он попытался представить, как это может быть «хорошо» в заряженной металлом степи, и, честно говоря, представить не сумел. Зато вдруг отчётливо припомнились содрогнувшийся от удара ствол дерева и треск прошиваемой микроосколками листвы. Раньше… Когда это раньше?
— Когда раньше? — спросил Влад.
Чага посмотрела на него испытующе.
— До стальных птиц, — поколебавшись, ответила она.
Стальные птицы? Влад хмыкнул и принялся рассёдлывать Седого. Стальные птицы… Год синей обезьяны… Месяц любования луной… Что-нибудь из местного календаря, надо полагать. И вдруг дошло, что местный календарь-то здесь скорее всего ни при чём, что речь идёт именно о его «пташке» и о трёх попытках высадки.
С чувством, похожим на страх, он повернулся к Чаге.
— Чага… Раньше… Металл не убивал?
Судя по хмурому взгляду через плечо, настроение госпожи и повелительницы стремительно ухудшалось.
— Убивал глупых, — сквозь зубы отозвалась она. — Теперь всех.
«Да что за чепуха!.. — беспомощно думал Влад, глядя, как Чага, присев на корточки, разбирается с содержимым разложенного на земле тюка. — Бальбус же докладывал: возбуждение микрокомплексов при посадке в пределах допустимого. Господи, да если то, что она говорит, правда, то вообще непонятно, зачем она со мной церемонится! Хрястнула бы рубилом, как того суслика…»