Сталин и контрразведка
Шрифт:
У магазинов огромные очереди, в магазинах сперто и сплошной бабий крик. Объявление: выдают все товары по всем талонам за весь месяц.
По талону за 26.Х выдают по пуду муки рабочим и служащим.
Метро не работает с утра. Трамваи двигаются медленно… Ночью и днем рвутся снаряды зениток, громыхают далекие выстрелы. Многие заводы закрылись, с рабочими произведен расчет, выдана зарплата за месяц вперед. Много грузовиков с эвакуированными: мешки, чемоданы, ящики, подушки, люди с поднятыми воротниками, закутанные
Бодрый старик на улице спрашивает:
— Ну почему никто из них не выступил по радио? Пусть бы сказал хоть что-нибудь. Худо ли, хорошо ли — все равно. А то мы совсем в тумане, и каждый думает по-своему.
Баба в очереди:
— Раз дело касается родины, значит, все должны одинаково страдать.
— Ну да уж. Сейчас так получается, что каждый должен гадать насчет себя. Кому что удастся.
— Вы не уезжаете?
— Куда там! Сунулись на вокзал, а билетов уже не продают.
— Мой сын пешком пошел. Вскинул на плечи мешок с сухарями, расцеловался и пошел — куда глаза глядят.
— Октябрьскую революцию будем праздновать?
— Обязательно… вон, слышишь, немцы уже конфеты привезли, сейчас на Рогожской сбросили — угощайтесь!
— А нам эти бомбы уже ничего не представляют — пообвыкли.
— Двум смертям не бывать.
— И где она стукнет, никогда не предугадаешь.
— Кому суждено.
— Смерть не страшна, а вот, коли он начнет издеваться, дурость свою показывать.
— Все говорят: у немцев нет того, нет другого. А у нас, гляди-ка, народ мучается в очередях!
— Ну и шла бы ты, старая, к немцам, а еще лучше прямо к сатане на рога!
У трамвайной остановки красноармеец во всем выходном, рядом хорошенькая жена, провожает.
У баб в очереди установился такой неписанный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди — обратно его не пускать. Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остается без картошки.
17 октября.
Сняли и уничтожили у всех парадных списки жильцов. Уничтожены все домовые книги. Никто теперь не должен ни прописываться, ни выписываться. Пенсионерам выдали на руки все документы.
По словам слесаря М-на, в Русаковском парке вся головка сбежала. Расхищение. Концов не найти. Сегодня ночью бомбежка. Большое количество предприятий было экстренно приостановлено, рабочим выдали зарплату на 1 месяц вперед. Рабочие, получив деньги, бросились покупать продукты и тикать. На некоторых предприятиях ломали оборудование. У рабочих злоба против головки, которая бежала в первую очередь. Достается партийцам. Вечером тревога без бомбежки и бомбежка без тревоги.
По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:
«Ребята, не Москва ль за нами?
Умрем же за Москву!»
Тяжело молчать и тяжело говорить о том, что происходит. На нас обрушилась военная
А где английская помощь?
А может английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов?
Весь мир знает, как тонко умеет «англичанка гадить».
А вот воспоминания другого москвича, художественного редактора Г. Решетина:
«16 октября 1941 г.
Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького… По шоссе навстречу людям гнали скот на мясокомбинат. Никому до этого нет дела. На огромное стадо всего два погонщика.
К нам во двор забежало несколько свиней. Разбежались по двору. Появился погонщик. Стал нас ругать, думая, что это мы загнали свиней сюда.
— Ну, взяли бы одного, второго поросенка, но зачем же так, — сетовал он.
Отогнал обратно на шоссе.
И все же, как выяснилось позднее, одного поросенка ребята все-таки закололи у сараев.
…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие-то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривая их по земле.
Раздаются возгласы: бей евреев!..
Вечером 16 октября в коридоре соседка тетя Дуняша затопила печь. Яркий огонь пожирает книги, журналы. Помешивая кочергой, она одновременно без конца повторяет так, чтобы все слышали:
— А мой Миша давно уже беспартийный, да и вообще он и на собрания-то не ходил. Бедная тетя Дуняша так перепугалась прихода немцев, забыла даже, что ее муж, очень неплохой мужик, тихий дядя Миша, Михаил Иванович Паршин, умер года за два до начала войны.
В ночь с 16 на 17 октября 1941 г.
Почти в полночь пришел двоюродный брат, Самарин Слава. У них на авиационном заводе № 21 то же самое, что и на моем: предложили добираться до Казани, куда завод эвакуирован, своим ходом…
Смотрим в окно. Начинается утро.
Все шоссе — сплошной поток людей, идущих на восток. Коляски, тачки, тележки. Большинство несет пожитки на своих плечах».
Очевидец тех событий Л. Тимофеев записал в своем дневнике:
«16 октября.
Утро. Итак, крах. Газет еще нет. Не знаю, будут ли. Говорят, по радио объявлено, что фронт прорван, что поезда уже вообще не ходят, что всем рабочим выдают зарплату за месяц и распускают, и уже ломают станки. По улице все время идут люди с мешками за спиной.